ЕРМЕН АНТИ: «Когда останутся одни старики, вроде нас, значит, с панк-роком пора завязывать» (qalam, Максим Семеляк)
Поэт и музыкант Ермен Анти Ержанов собрал в Актобе группу "Адаптация" больше тридцати лет назад. По духу и нерву "Адаптация" — ярчайшие представители стиля, который принято называть экзистенциальным панком. Но в отличие от большинства его представителей "Адаптация" не просто выжила, а стала самой гастролирующей группой андеграунда и вышла из подполья на европейский уровень, пройдя путь от магнитиздата до собственного лейбла. Достаточно сказать, что в какой-то момент в состав группы вошли музыканты "Алисы" и "ДДТ". В прошлом году в Германии Ермена Анти вышло сразу две книги – стихов и воспоминаний. Сейчас "Адаптация" готовит к выпуску новый альбом. Мы публикуем отрывки из книги Nomad Punk и вспоминаем вместе с автором историю страны через оптику кочующего панка.
"Когда мы вышли играть, атмосфера в зале напоминала корпоратив: все друг друга знали, вели себя расслабленно, употребляли напитки и радовались жизни. На фоне солидной публики мы смотрелись молодыми отщепенцами, одетыми в рваную джинсу с неизбежными булавками и нашивками. Корней намазал свои волосы разноцветным кремом с украденного торта и хотел поставить себе ирокез, но в итоге у него получился объемный кок, как у Элвиса Пресли или фанатов рокабилли. Мы начали с "Анархии", и по реакции зала сразу стало понятно, что наша громкая музыка портит людям праздник. Второй была "Шошканын-eтiн". "Мен – шошка! Сен – шошка! Ол – шошка! Бiз шошкалар!" – орал я в микрофон, а неблагодарная публика не понимала, что присутствует при историческом моменте – первом исполнении панк-рока на казахском языке"
— Ты уверен, что до тебя никто в Казахстане не играл панк-рок?
— Вообще-то один коллекционер винила уже после сказал мне, что в 90-м году в Караганде была одна группа, она называлась "Алдар-косе и надувные баурсаки". У них сорокопятка в Европе на одном из инди-лейблов вышла. Но там вроде бы был инструментал. Во всяком случае я свою первую песню на казахском написал в 92-м году. В одном из интервью Егора Летова я прочел, что на сборниках мирового панка есть группы из Филиппин и Таиланда. Я так удивился, что в Азии есть панк, и решил, что нужно немедленно что-то сочинить на казахском. А так как я воспитывался в русскоязычной среде и окончил русскую школу, то понимал, что не смогу на казахском сочинять так же свободно, как по-русски. Хотя разговорный казахский я хорошо понимаю, фильмы могу смотреть, в семье у меня говорили по-казахски. В итоге подошел к делу концептуально: мы взяли тему про свиное мясо, понимая, что в этом есть определенный экстремизм, я написал примитивный текст, и все вместе это сработало. Первые несколько раз, когда мы ее исполняли, у людей был шок. Но у меня не было цели писать песни на казахском языке, я скорее хотел восполнить некий пробел. В конце концов, если есть панк-рок на Филиппинах и в Таиланде, то и в Казахстане он не помешает.
— Но на одном упоминании Филиппин сложно выстроить такую долгоиграющую историю. Где еще вы брали информацию в те годы?
— Был дефицит информации. В какой-то момент в начале девяностых в Актюбинске не осталось ни одного книжного магазина. Мы тогда бомбили библиотеки – все, что в перестройку успели издать, что-то брали читать, что-то просто воровали. Помню, я открыл советский шеститомник Воннегута и увидел, что до меня никто его не брал, несколько лет он лежал мертвым грузом, поэтому я просто забрал его себе. Когда в Москве останавливался у Усова, а у него была большая библиотека (Борис Усов-Белокуров – покойный лидер группы "Соломенные еноты", негласный предводитель московского экзистенциального панка 90-х, – прим. ред.), постоянно брал у него чего-нибудь почитать до следующего приезда. То же самое с музыкой, если кто-то ехал в Москву, мы писали ему список групп: сходи на Арбат, в ларек, человек привозил пару кассет, и сразу выстраивалась очередь с магнитофонами из желающих перезаписать. В перестройку в этом плане было хорошо, поскольку даже официозные издания, отдавая дань моде, писали про рок-музыку. Например, была такая брошюрка "Комсомольская жизнь", два раза в месяц выходила, там Вадим Усманов из "Мистер Твистер" вел рубрику про старый рок-н-ролл. Кроме того, там писали про Цоя, "Вежливый отказ", "Аукцыон", печатались тексты с аккордами. Журналы "Сельская молодежь", "Парус" уже про целые пласты андеграунда писали, даже из антисоветского "Урлайта" были перепечатки. Кстати, ты в курсе, что последний номер "Урлайта" был отпечатан в 91 году и он был арестован казахстанскими властями как комсомольская продукция? Его можно было свободно купить в Алматы в местных рок-лабазах даже в конце 90-х.
— Но это общесоюзные издания, а свои журналы были? Я вот помню журнал "Простор".
— Ну, "Простор" — это все же литературный журнал, типа местной "Роман-газеты". Был "Караван", там писали про рок, была еще местная алматинская газета "Горизонт", там, помню, была интересная заметка про "ГО": "Легендарный Егор". Когда впоследствии собирали книгу-сборник материалов о Летове "Я не верю в анархию", то этой статьи там не было. Кроме того, в Алмате был Евгений Бычков, большой меломан, просветитель, друг Артемия Троицкого. В 90 году он издал отличную книжку про Pink Floyd, она продавалась у нас в ларьках "Союзпечати". А в 94 году после книжки Кушнира и Гурьева "Золотое подполье" начался ренессанс самиздата – последняя золотая осень этого явления перед приходом интернета. Ко мне приходили посылки из разных городов, огромное количество достойнейших изданий: "Кора дуба", "Окорок", "Прогулки раненых". В Актобе был хороший самиздат – журнал "Алга".
"Очередной реюньон "Бищара Балдар" состоялся уже в следующем столетии. 30 сентября 2000 года в актовом зале одной из школ на окраине города прошел совместный концерт "Адаптации", "Белканов-бэнда" и "Бищара Балдар". В то время в Актобе было очень тяжело с помещениями для концертов. Клубов еще не существовало, дома культуры были для нас закрыты, а название "Адаптация" благодаря публикациям в местных СМИ ассоциировалось у обывателей с чем-то запретным и беспредельным, поэтому большинство кафе, где имелись сцена и аппарат, отказывали нам в аренде.
Тогда наш выбор пал на учебные заведения: школы, училища, институты. Кто-нибудь из наших друзей в солидном прикиде приходил к директору школы и представлялся менеджером ВИА "Белканов-бэнд", после чего просил помочь в организации концерта. На вопрос, что играет данный ВИА, обычно следовал ответ: арт- и джаз-рок. Далее шло обещание полного (200-300 человек) зала порядочной публики и хорошего процента с билета. Обычно такой сценарий срабатывал, и в итоге на концерт набивалось около сотни поклонников панк-рока, половина без билетов, которые вели себя, как и принято на таких мероприятиях. Дирекция была в шоке и клятвенно обещала организаторам больше никогда не иметь с ними дел, но это уже никого не пугало, так как понимание того, что второй раз нас в этот зал не впустят, было изначальным.
За пару недель до описываемого концерта был написан главный хит "Бищара Балдар": песня "Алдар-косе". Для тех, кто не в курсе, Алдар-косе – это герой казахских сказок, местный аналог Робин Гуда, Ходжи Насреддина и Тиля Уленшпигеля одновременно, который ставил богатеев на место и помогал беднякам. Куплетом для песни послужила детская считалка, которую я услышал в детстве от своего отца, а припевом имя Алдар-косе.
Взрывной коктейль из панка, диско и ска сделал эту песню таким хитом, что мы исполняли ее на концертах "Адаптации" последующие двадцать лет вплоть до роспуска группы"
— Допустим, панка на казахском не было, но какая-то местная музыка тебя вдохновляла?
— Была группа "Дос-Мукасан", у родителей была пластинка, но я, если честно, тогда не оценил. Уже спустя много лет их переслушал и понял, что эти люди любили The Doors и психоделический рок, но так как они находились в комсомольско-филармонической среде, то им приходилось балансировать между рок-н-роллом и филармонией.
Они нашли своеобразный выход и отрывались в инструментальных композициях: например, "Бетпак дала", классная психоделика. В нулевые годы в Европе цена на "мелодиевскую" пластинку "Дос-Мукасан" доходила до 700 евро. А здесь она была выпущена довольно большим тиражом.
— Но "Дос-Мукасан" все-таки официальное искусство, а какие-то независимые группы существовали?
— У нас в городе в этом плане было глухое провинциальное болото, мы сразу же вступили в конфронтацию с музыкантами старшего поколения. Они любили The Beatles и Pink Floyd, ну еще Queen, вот это были их главные кумиры. Они играли на свадьбах, базировались на заводах, общались с комсомолом, соблюдали закон, когда 70 процентов репертуара должны составлять песни советских композиторов.
— На стыке 80-х и 90-х теоретически еще можно было издаться на "Мелодии".
— Одна группа того поколения действительно выпустила пластинку на "Мелодии" небольшим тиражом. Это группа "Триумвират" из Алматы, они играли такой заумный арт-рок, перебрались году в 90-м в Питер и даже вступили в рок-клуб, но с такой музыкой в то время пробиться было сложно. Я помню, спрашивал одного старого музыканта: мол, как же так, вы же не могли не знать, что в том же Питере есть ваши ровесники — "Аквариум", "Кино", "Зоопарк", которые пытаются делать что-то своё. Он отвечал: да, что-то слышали, кассеты доходили, но битлов мы любили больше.
Новой волны в Актюбинске вообще не было, все играли арт- или хард-рок. Поэтому, когда появились мы, нас никто не воспринимал всерьез. Считалось, что мы не умеем петь и играть, наш минимализм и пофигизм у многих вызывал неприятие. И поскольку нас не приняли в местное рок-коммьюнити, мы образовали свое. К тому времени мы прослышали, что Летов и Манагер в 88 году основали Всесибирский панк-клуб, и хотя мы понятия не имели, как именно они это устроили, тем не менее сразу поняли, что это крутая андеграундная штука. Буквально через три месяца после того, как я собрал "Адаптацию", мы уже запустили первый параллельный проект "Группа имени гопника" и объявили о создании панк-клуба, а уже в 1994 провели в Актобе первый казахстанский панк-фестиваль "Сасык" (с каз. "зловоние"). Когда приехали на первые гастроли в Москву, то нас было четыре человека, это четыре группы: в одной я пел, в другой играл на барабанах, в третьей – на гитаре. Не было никакой конкуренции, все друг на друга влияли, все помогали друг другу на записях. Так продолжалось восемь-десять лет, потом энергия явления стала угасать.
— Вне вашего панк-клуба были ли какие-то интересные, на твой взгляд, команды?
— В Алматы была мощная группа "Альтернативная космонавтика", мы пару раз с ними играли. Это такая смесь русского рока с панком, с элементами шоу, с двумя вокалистами. Их лидер Сергей Бугаёв умер в начале нулевых. В Алматы была интересная тусовка – когда мы впервые сюда приехали, здесь уже была рок-лаборатория, и в первый же приезд мы уже выступали на большом фестивале. Там были, в частности, панки под названием "Оральный оргазм", они нас просто вынесли. Играли как Dead Kennedys, хотя в плане текстов это был полный отстой, такой совсем примитивный Свинья (Андрей Панов, лидер группы "Автоматические удовлетворители", -- прим. ред.), но как музыканты они делали идеальный западный хардкор, я впервые вживую услышал хардкор именно здесь.
"Компакт диск Punk Rock du Kazakhstan вышел во Франции в мае 2004 года. "Бищара Балдар" были представлены пятью песнями ("Алдар-косе", "Жалгыздык", "Назарбаевпен телефон аркылы сойлесу", "КОтакты жеме", "Шошканын етi") и инструментальной композицией "Кюй №1", которая открывала сторону "Бищара Балдар". Кюй – традиционная казахская инструментальная пьеса, исполняемая на домбре или кобызе. Я ее на домбре и придумал, а после переложил на гитару. В оформлении альбома использована картина "Неповиновение" нашего друга, актюбинского художника Куаныша Базаргалиева"
— Когда французы выпускали вашу пластинку, они, похоже, руководствовались той же летовской логикой – продемонстрировать азиатскую панк-диковинку?
— Да, для них была важна казахстанская экзотика, они специально попросили, чтоб мы записали песни на казахском. Мы сделали сплит: первая сторона «Адаптация», а на второй – все, что мы сочинили в составе проекта «Бищара Балдар». Я, кстати, недавно встречался в Бишкеке с французами, которые тогда занимались нами, они сейчас работают в Кыргызстане. Они рассказывали, что недавно были в Тулузе, и там до сих пор вспоминают песню «Алдар-косе» как большой радийный хит на студенческом радио.
— Каким был Актюбинск в твоей юности?
— Советский промышленный город, у нас большой завод ферросплавов, он до сих пор существует. Многие заводы в девяностые закрылись, их продали, но этот крепко стоял на ногах. Туда мечтали устроиться, поскольку платили хорошую зарплату, а главное, вовремя. Сам город — около 300 тысяч человек, несколько вузов, педагогический, медицинский, летное училище гражданской авиации, их всего два было, в Ульяновске и Актюбинске.
В Актюбинске была интересная тусовка художников, в первую очередь Марат Бекеев. Он в Минске окончил художественное училище, приехал в Актюбинск и первым тут стал рисовать что-то авангардное и сюрреалистическое. Когда в 94 году у него была первая выставка в Москве, он продал там картины, купил видеомагнитофон и привез чемодан кассет — Антониони, Пазолини, Кеслевского. Он тогда жил в общежитии, и мы ходили к нему в гости все это смотреть. Но в Актюбинске в те годы художникам было выжить очень сложно. Можно несколько раз в году продать картины банкирам, а развития и продвижения как такового не было. Поэтому все перебрались в Алматы и до сих пор тут живут, и благодаря переезду у них появилась возможность путешествовать по миру и как-то заявить о себе. Например, картинка того же Марата, которая фигурирует на нашем альбоме «Так горит степь», спустя три года после нашего релиза попала в буклет пластинки Gun’s’n’Roses Chinese Democracy. Их представитель увидел ее в Бельгии на какой-то выставке и выкупил права.
«Был в Актюбинске интересный клуб – Underground 100, названный так по аналогии с лондонским Club 100, в котором начинали свою карьеру Sex Pistols, Clash, Damned и подобные им группы. Просторный зал на втором этаже бывшего общежития находился на окраине района со стремным названием «Угольник». В советское время там располагался красный уголок какой-то мутной конторы, который мы превратили в подпольный клуб. Сами сделали сцену, гримерку, бар.
Свой первый концерт в Underground 100 «Адаптация» сыграла в 2003 году, если не ошибаюсь, это была презентация альбома «За измену родине». В последующие годы этот зал стал основным местом проведения концертов для всего местного рок-подполья. Клуб был полностью автономным: не было официальной регистрации, администраторов и какого-нибудь начальства или охраны. Несмотря на то что рядом располагалось здание РОВД, менты особо не беспокоили, хотя под носом у них находился реальный рассадник анархии и крамолы. Единственный их налет на клуб после второго дня фестиваля «Суховей» в 2006 году закончился ничем, так как вся почтенная публика к их приезду успела вовремя ретироваться. Были конфликтные ситуации с местной гопотой и с жителями примыкающего к клубу общежития. Доходило до драк. Пару раз неизвестные обворовывали клуб, крали гитары и часть аппарата».
— Все тридцать лет существования "Адаптация" была достаточно левацкой группой, я бы сказал, группой прямого действия, которая пела о вполне конкретных материях — от выборов до переименования улиц. Были ли в Казахстане политические движения в девяностые, которые на тебя повлияли?
— Нет, здесь ничего такого не было, единственное, что могу вспомнить, — "Рабочее движение Казахстана", оно были по духу скорее ближе к анпиловской "Трудовой России". В отличие от прозюгановской Компартии Казахстана, они были более радикально настроены, но к концу девяностых с ними разобрались: кто-то в Россию уехал, кто-то даже отсидел. А про лимоновскую Национал-большевистскую партию тут все узнали следующим образом. Когда в 93 году Жириновский выиграл выборы в Госдуму, он тогда всю предвыборную кампанию полностью построил на ненависти к Казахстану и лично Назарбаеву. Помню, как мы сидели в шоке у телевизора, когда он говорил: "Нурсултан Абишевич, не надо нам тут играть в теннис и показывать уровень европейской культуры".
Что в ответ делает наша власть? Через два месяца во всех точках "Союзпечати" появляется книга "Лимонов против Жириновского". В огромном количестве ее завезли, она лежала реально в каждом ларьке. Притом что это, наверное, одна из худших книг Лимонова с точки зрения литературы, я к тому времени уже прочел и "Эдичку", и "Иностранца в смутное время".
У Лимонова было желание соединить вместе левых и правых, и в определенной степени это ему удалось. Мы много ездили по России, и разные НБП-отделения делали нам концерты в провинции, в основном леваки, фэны "ГО". Но был случай. Мы как-то играли в Смоленске, нас пригласила местная группа "Карамазов драмс". Мы приезжаем и за час до концерта и видим афишу: что-то про день русской нации, а в зале одни скины и гопники. Ну и понятно, как они встретят казахскую группу. Но мы решили, что если не выйдем на сцену, то вроде как "заднего включим". В итоге мы отыграли на радость нашим фанам и огорчили местных нациков, но потом нас за этот концерт подвергли обструкции европейские анархисты: типа, вы с фашистами сотрудничаете. Даже сняли с дисков какие-то наши вещи, которые должны были в Европе издаваться. Из-за одного этого концерта, потому что какой-то донос поступил из Москвы: мол, вы нацболов издаете. Особенно жестко с этим в Германии, французы в этом смысле оказались более вменяемыми. Когда мы им разъяснили ситуацию, то проблем не было, пластинку в итоге издали, хотя вопросы были и там. А я после всей этой истории тоже отреагировал и написал песню "Политкорректность", где постебался над чересчур замороченными леваками.
— Как ты сам встретил начало девяностых?
— Как и большинство населения СССР, это было неожиданно, но по большому счёту все уже были заняты выживанием: в стране была карточная система, и общее впечатление было таким, что дальше будет только хуже. Плюс был в том, что в отличие от Югославии, мы довольно мирно разошлись, так тогда наивно казалось. А сейчас понимаешь, что крах Советского Союза — это событие, отголоски которого нас будут преследовать всю оставшуюся жизнь.
А я 90-е вспоминаю как весёлое, полное надежд время, когда была такая свобода, что многим молодым россиянам и не снилась в нынешние времена. Тот курс на демократизацию, который взял Горби в 1987-м, он ещё по инерции лет двадцать продолжался. Через три недели после развала СССР я собрал группу и начался мой панк-рок.
“Никто из нас не работал, семьями обзавестись молодые панки ещё не успели, все где-то учились, но на учёбу забили давно и плотно. В общем, всё свободное время мы отдавали творчеству: репетировали, играли концерты, делали самиздатовский журнал, запоем слушали музыку и смотрели фильмы... романтика подполья на фоне депрессивных 90-х. В тот момент, когда население Казахстана выживало после шоковой терапии реформ, когда Актюбинск стал превращаться в большой базар-помойку, а количество наркоманов стало расти пропорционально росту безработицы, нас больше заботили вопросы из категории "где найти хорошую гитарную примочку" или "у кого переписать новый альбом Ника Кейва". Уже тогда мы были страшно далеки от народа”
— Оглядываясь назад, я даже благодарен судьбе, что родился не в то время и совсем не там, где бы хотел. Способность выживать и творить в экстремальных условиях, стоять на своём и не идти на поводу у моды или политической конъюнктуры – это всё из 90-х.
"Заглавный боевик 1984-го был написан летом 2016-го сразу после террористических актов, устроенных в Актобе "приверженцами нетрадиционного ислама", так их называют в казахстанских СМИ. Сами теракты длились несколько часов и включали в себя нападение радикалов на два оружейных магазина и войсковую часть национальной гвардии. Погибли люди. В городе был введен красный уровень террористической угрозы, и в течение недели спецназ отлавливал джихадистов. Восемнадцать боевиков были убиты, десять получили пожизненное.
Это был не первый теракт в Актобе, что-то похожее уже происходило в 2011 году. Проблема радикального ислама актуальна для современного Казахстана и имеет под собой в первую очередь социальные и экономические причины. "Дети свободы совести рвут на куски правительства" – как раз о тех днях, когда над городом летали вертолеты, оцеплялись кварталы, а звуки полицейских сирен стали частью жизни"
— Ты по-прежнему играешь очень молодую музыку, хотя "Адаптации" уже за тридцать. У тебя появились какие-то последователи, ученики?
— Я, признаться, не замечаю, но говорят, что они есть. Кто-то кавера наши записывает, я всегда разрешаю и не прошу за это никаких денег. К нам ходят на концерты люди, которые даже не родились, когда мы начинали, это хороший знак: значит, мы еще актуальны. Когда на концертах останутся одни старики, значит, с панк-роком пора завязывать.
А молодые группы, они неплохие, но у них все по-другому. Мы были более идейными. Я первые серьезные деньги за концерт получил уже после десяти лет существования группы, а так-то мы играли за дорогу, за еду, за вписку. Ни о каких гонорарах речи не шло. А сейчас у молодых групп сразу встает вопрос денег. Может быть, это и правильно. В конце концов, во время английской панк-революции люди получали деньги за концерты и пластинки. А мы же все из летовской шинели вышли, для нас главным было не стать частью попсы. Поэтому я часто в то время отказывался от интервью, от радиоэфиров, не шёл на контакт с официальными СМИ. Иногда думаю: может, и зря, потому что в итоге нишу заняли "Король и шут" и представители "Наше радио", а могли бы и мы (усмехается).
— А ты по-прежнему живешь на Заречной улице, которую воспел в своем "Маяке над соломенным городом"?
— Нет, я оттуда съехал в нулевые, а потом ее, увы, переименовали. Сейчас она называется улица Газизы Жубановой.
Автор: Максим Семеляк, 14.10.2023