«СЕЙЧАС Я — ЭСТРАДНЫЙ ПАНК!»
Барабанщик группы Адаптация Ибрагим «Ибра» Джанибеков о записанных с группой альбомах, влиянии Сергея Щанкина, любимых группах, плацкартных драках и луганских ведьмах
Это интервью мы собирались приурочить к юбилейным концертам группы Адаптация в марте этого года, но двадцать четвёртое февраля навсегда изменило наши жизни и нашу историю, и в первые дни войны выкладывать этот материал казалось чем-то легковесным и даже в какой-то степени неуместным. Но, к счастью, выдался замечательный повод, а именно, день рождения нашего главного героя, и поэтому мы с радостью публикуем этот текст в его первоначальном виде, за исключением парочки вопросов, связанных с музыкой и музыкальными планами, которые, к сожалению, уже утратили свою актуальность.
В этом году группе Адаптация, флагману отечественного панк-андеграунда, исполняется тридцать лет. Я помню, как впервые услышал их, когда учился на втором курсе универа и у меня уже был Исток. Один приятель-тусовщик подогнал мне болванку с mp3, сказав «послушай, прикольные чуваки из Казахстана, тебе должно понравиться!». На ней точно были «Джут», какой-то из первых вариантов «За измену родине», много безымянных папок, как сейчас припоминаю, с «Маяком», «Бищарой», «Панками», «Сушняками», «Уходим в леса», «Весенним дождиком» — всё это по сегодняшним меркам в кошмарно низком битрейте… Я послушал, и моей первой реакцией было «Блин! Вот андеграундная группа, у которой всё получается, значит, и у нас тоже может всё получиться!». Уверен, так думал не я один. Адаптация, на мой взгляд, была группой, которая вдохновляла многих других андеграундных музыкантов конца девяностых и нулевых, в первую очередь, своим подходом к делу. Глядя на них, казалось, что всё, в принципе, реально, нужно только писать песни, верить в себя и ездить, ездить, ездить… Я очень рад, что моя рок-н-ролльная история чуть-чуть пересекалась с историей этой группы, и естественным образом мне захотелось присоединиться к поздравлениям, но сделать это, скажем так, нетривиально. В этой группе есть ещё один человек, которого я сердечно люблю и считаю очень ярким музыкантом и личностью в отечественном андеграунде — это барабанщик Ибрагим «Ибра» Джанибеков. В один из февральских вечеров мы созвонились по WhatsApp и в течение двух часов весело поболтали о том, что (и мне всё ещё хочется в это верить!) по-настоящему объединяет всех нас — о рок-н-ролле. Итак, поехали!
Дорогой Ибра, если я всё правильно посчитал, 1 января 1992 года, когда у Ермена состоялась первая репетиция с Адаптацией в троллейбусном парке города Актюбинска, нам с тобой было по восемь лет, и мы отмечали с родителями Новый год, а не репетировали (общий хохот). Давай начнём с самого начала. Когда в твоей жизни появилась музыка?
Музыка в моей жизни была всегда, сколько себя помню, ещё с раннего детства. Отец у меня был жуткий меломан, дома всегда была куча магнитофонов, катушечников. Был «Олимп», по тем временам очень крутой мафон, винилы. Я слушал всё, что у него было. У бати было две любимых группы — The Beatles и Deep Purple.
Вспомнишь парочку пластинок, которые крутил по кругу?
Много пластинок, у отца была очень хорошая коллекция. Какие-то пластинки он мне не разрешал трогать. Были у него очень блатные сборники и двойные пластинки The Beatles, ему привозили из Европы, не знаю, как он их доставал. Я тогда, может, не особо аккуратно обращался с пластинками, мог зацарапать, и было какое-то количество пластинок, про которые он говорил: «Не трогай, я сам поставлю». А всё остальное — без проблем, двойники пинкфлойдовские там всякие. Но то, что именно заслушивал до дыр — это пёрпловские «Дом голубого света» и «Perfect Strangers» 84-го года.
Тогда с ходу тебе традиционный вопрос: Deep Purple или Led Zeppelin?
Знаешь, я очень сильно в своё время фанател от Deep Purple, но со временем зеппелины перебороли эту диппёрпломанию. Я понял их гораздо позже и в более взрослом возрасте, так что на данный момент я выбираю Led Zeppelin.
Когда ты решил, что сам хочешь играть на чём-нибудь?
Это опять связано с отцом. Он у меня работал в ДСК, это строительная компания тех времён, и у них там был свой ДК условный, не помню, как он точно назывался. Отец у меня играл в группе, он был барабанщиком. И как-то раз он взял меня на репетицию, не помню, сколько мне было лет, наверное, еще в школу не ходил. Тогда я первый раз увидел барабаны, это были красные Amati…
…и своего отца за барабанами, да?
Да! Они играли на уровне ВИА, может, это не звучало круто, но по тем временам мне казалось, что это круто. Они много чего играли, в основном, знаешь, Машину, Антонова — из этой коллекции. Вот тогда я увидел на сцене группу, увидел и услышал живьём барабаны, мне даже разрешили посидеть за ними, я там даже что-то настукивал. С тех пор барабаны очень глубоко отпечатались в моей голове.
Когда ты стал учиться играть на барабанах?
У нас был Дом пионеров, находился он тогда на Ленинском проспекте, в центре города, там Адаптация играла небезызвестный фест Сасык, если не ошибаюсь. И там были художественный класс, музыкальный класс. Кстати, в тот художественный класс ходили Марат Бекеев, Куаныш «Куба» Базаргалиев, наши друзья актюбинские, ныне крутые художники, проживают в Алма-Ате. Марат оформил не один диск Адаптации. И я тоже ходил в художественный класс. А потом, помню, спустился этажом ниже, слышу — звучит музыка. Я учился тогда в классе шестом-седьмом, наверное. Я пришёл туда и говорю: «Хочу играть на гитаре». А преподаватель: «Ладно, приходи завтра, поговорим». Прихожу на следующий день, а он мне такой: «Слушай, на гитару ходят человек двадцать в день, а барабанщик у нас только один». А так как цель почти у всех этих музыкальных кабинетов была собрать какую-то там группу, чтобы она чего-то там играла, а то чтобы и не одну, а две-три как минимум, мне сказали: «Будешь играть вот с этими ребятами, у них нет барабанщика». Он мне показал пару ритмов каких-то, я сел, и знаешь, у меня так — бах-бах-бах! — и сразу начало получаться, и пошло-поехало.
Отец тебе что-нибудь показывал?
Мог показать что-нибудь дома на спинке старенького дивана. А так, чтобы плотно сесть за барабаны и понимать, что зажимать, куда бить, что такое координация-раскоординация… Я понятия не имел, это мне показали уже там, но и то, знаешь, на очень примитивном уровне. Это сейчас целые школы барабанов, всё тебе объяснят от батона до гондона, как сидеть, куда бить, под каким наклоном у тебя должна быть та или иная часть тела.
Как он относился к твоему увлечению барабанами? Поддерживал?
Не осуждал (смеётся). Наоборот, он всегда меня как-то стремился втянуть во всю эту рок-культуру, хотя особо не напрягался — мне показали дорогу, и меня туда засосало, как в чёрную дыру!
Отец был у тебя на концертах?
Да, был на каком-то юбилейном концерте Адаптации в Актюбинске. Приходил, всё нормально так было. Пообщались, он сказал: «Всё было не зря, блядь!» (взрыв хохота)
Твоя первая группа
Мы жили в районе лётного училища в Актюбинске и как-то переехали на соседнюю улицу… У меня уже дома была барабанная установка, я её приобрёл за копейки где-то на рентгензаводе. Очень сборная такая, бочка аматиевская, том и флор-том тактоновские и стойки тоже, такие очень крутые, тяжелые. И вот я помню, притащил их домой …
В девятиэтажку?
Не, это была обычная пятиэтажка, панелька такая. Сижу как-то играю, и мне в окно стучат. Я решил, как обычно, соседи хотят поругаться, выглянул, смотрю — стоят два чувака, и такие: «Слушай, у тебя барабаны дома?». Я говорю «да». А они: «Мы музыканты, выходи, покурим, поговорим». Ну ништяк, я вышел. Это был Стас Константинов, гитарист группы «Дети Геббельса», то есть, тогда он ещё не был их гитаристом, в этот коллектив мы вместе потом влились. Стас тогда уже крутился в этих музыкальных кругах, участвовал в актюбинском панк-клубе, был знаком с Ерменом, Гавром. В общем, он говорит, мол, мы репетируем в какой-то там фазанке, фазанка — это ПТУ № 6, оно находилось на улице Строителей, приходи, говорит, на репетицию. Я пришёл, и вот мы там по вечерам сидели, репетировали, выпивали, играли всякий русский рок… Это был, наверное, год 98-й.
Твои любимые группы из русского рока. На ком ты вырос?
В классе первом-втором я уже слушал ДДТ, потому что у отца были и кассеты, и катушки. Шевчук очень сильно отпечатался у меня в голове, и до сих пор из русскоязычных рок-групп ДДТ — одна из моих любимых, но не современная. Для меня группа ДДТ — это тот золотой состав: Вадик Курылёв, Андрей «Худой» Васильев, Доца, «Мурзик» Муратов, Никита Зайцев, Ляпин. А все остальные русские группы не так. В общем, знаешь, вот как Deep Purple в детстве мне въелся в голову, так и группа ДДТ меня пропитала очень сильно.
Твой любимый альбом ДДТ?
«Я получил эту роль»! Очень крутой альбом, один из любимых, до сих пор иногда его переслушиваю. «Пластун» и «Мир Номер Ноль»! Давай, три пусть будут!
Помнишь, когда и как познакомился с Ерменом?
У меня был дядя родной, ныне уже покойный, Алик Джанибеков. Очень известная личность в Актюбинске была, такой меломан и очень хороший художник. Его круг общения был довольно широким. Он общался и с металлами, и с какими-то старыми хард-рокерами, и со всей этой бандой Ермен-Шиза-Корней под названием актюбинский панк-клуб. Первый раз всех этих пацанов я увидел у него в гостях, но я тогда был маленьким, просто запомнил их по лицам. Серёгу Щанкина чаще всего видел у Алика, они в какой-то момент были друзьями не разлей вода. Потом видел их всех на похоронах дяди. А в году 98-м познакомился с Ерменом лично на одном из концертов Адаптации. Плотно мы начали общаться в 99-м году — это был последний концерт девяностых в ДНТ, доме народного творчества, я тогда первый раз прошёл на концерт по списку бесплатно. Мы уже на тот момент с Серёгой Щанкиным хорошо общались, Серёга был старше меня намного, но я типа тоже барабанщик, учусь, и он мне чего-то там показывал, мы встречались, общались, выпивали портвейн «Талас Акдам», «Три семёрочки»… Так вот потихонечку-потихонечку я стал вливаться в актюбинский панк-клуб. На стыке 99-го и двухтысячного познакомился с Рустемом Шектыбаевым, лидером группы «Дети Геббельса». Рустик предложил поиграть, говорит, хочу со своим составом попробовать. Мы со Стасом Константиновым влились к нему в группу. Стас по тем временам был очень перспективным гитаристом, жалко, что бросил, ну там судьба у человека не сложилась, сел в тюрьму по глупости, в общем, не с очень хорошей компанией связался. А на бас-гитаре у нас играл такой парень Борис, фамилию не помню, но у него было погоняло «Боря Путин», потому что он был очень похож на Путина. Он даже когда-то был штатным звукарём у Адаптации, шарил в радиотехнике, талантливым был в этих делах, мог перепаять хуй с ручкой, и что-то у него там получалось. Это была моя первая группа с авторским материалом, в которую я попал — «Дети Геббельса».
Давай поговорим о Щанкине. Во-первых, тебя периодически позиционировали, как его ученика, а, во-вторых, я, например, из всех барабанщиков Адаптации не в обиду остальным для себя выделяю его и тебя — вы проиграли дольше других, участвовали в записи самых ключевых альбомов и определяли своей игрой саунд группы. Барабаны — это сердце, как ни крути. Меняешь барабанщика, и всё сразу звучит по-другому.
Ты тут абсолютно прав! Для меня золотой состав Адаптации — это Ермен-Коля-Шиза-Щанкин, мне очень нравилось это звучание. По тем временам в городе особо не было барабанщиков такого, знаешь, профессионального уровня, а Серёга, я считаю, был настоящим профессиональным барабанщиком. В принципе, учиться было не у кого, всё, что я до этого играл, все те знания, что приобретал — это все самопал такой, самоучность, а Серёга, можно сказать, часть своих знаний мне передал.
Профессиональным барабанщиком — в смысле, с музыкальным образованием?
Да нет, не было образования никакого, просто талант. Он очень рано пошёл играть в кабак. Он мне рассказывал, что лет в четырнадцать-пятнадцать уже играл по кабакам в разных группах. Всё-таки к кабаку можно относиться по-разному: может быть, ничего в этом хорошего нет, кабак — это всё равно, по большому счёту, рукоблудство, но для музыканта это очень хорошая школа. Он был такой, знаешь, ну как тебе сказать… Есть такое определение — «эстрадный панк» (общий смех), недавно Вадик Курылёв его вывел. Серёга Щанкин был как раз из такой категории людей. Человек, который мог слушать Ласковый май, Boney M, ABBA и в тот же момент какой-нибудь дэт-метал. А вообще он был очень весёлым. Лаэртского любил, мог включать и часами его слушать, песню про Гагарина или про сосущую девочку в кустах, и такой: «Смотри, как охуенно, ну просто пиздец!». Ко всему этому панк-року он относился… Знаешь, у него не было идеологического подхода, он воспринимал участие в группе через призму какого-то настроения что ли. Помню, была такая история, они сыграли первый раз на разогреве у Гражданской Обороны в к/т Эльбрус в Москве, и мы с ним после этого как-то разговаривали, я его спрашиваю: «Ну чё, как сыграли с Обороной?», а он мне: «Да чёт я ваще нихуя не понял эту Оборну, играть нихуя не умеют, мы вышли — просто нахуй уделали всех!». Вот такой у него был подход, чисто технического плана, типа «слышал риффачок у Van Halen, как он ложится в бочечку?!». Играть надо хорошо — если ты играть не умеешь, нахуй не выходи на сцену и даже не бери инструмент! Это я практически цитирую его слова. Ты вышел и должен хуячить — и хуячить должен хорошо!
Жизнь его закончилась довольно трагично?
Ну, не жизнь, скорее последние десять лет. Он женился, и там были свои карусели. Видать, что-то в нём перегорело, внутренняя струна не выдержала, и всё пошло-поехало по наклонной, алкоголь в больших дозах, кома печени и всё. Умер в 2012 году.
Ибра, мы с тобой коснулись Обороны и панк-рока. Что для тебя значит панк? Давай одним предложением: панк — это…?
Панк — это мой внутренний протест!
Хорошо! Кого ты слушал из панка, кто на тебя повлиял? Оборона тебя пёрла?
Я больше слушал русскоязычный панк, поэтому для меня сначала слово, а потом всё остальное. Однозначно, целый пласт сибирского панка. Ну, видишь, что называть панком? ДДТ, в какой-то степени, это тоже был панк, согласись. С твоим Истоком у нас был один панк, а с Белкановым у нас был другой панк. Оборона — да, пёрла, но не сама Оборона, а больше тексты Летова, будем так говорить. Я её услышал примерно в одном временном диапазоне с Nirvana, это мои школьные годы. Оборона — это, знаешь, как само собой разумеющееся, через неё все прошли.
Хорошо, давай ещё так: Sex Pistols или Television?
Television. А вообще, первые, кого я из панка услышал, это были Exploited, у дядьки своего!
Ты сам себя считаешь эстрадным панком? (общий смех)
Ну да, в какой-то степени да! Я вот не знаю, чтобы сейчас куда-то пойти играть в молодую группу, которая в подвале рвёт струны… Я думаю, я эту жизнь заново не проживу ни в какой другой группе, всему всегда есть своё время, поэтому да, сейчас я — эстрадный панк! (общий смех)
Когда ты первый раз попал в Адаптацию?
Это было в 2002-м или 2001-м году. Щанкин тогда устроился работать дальнобойщиком, возил водку из Актюбинска в северные регионы, и у него была какая-то затяжная командировка недели на три. Позвонил Белканов, говорит: «Мы хотим сыграть, не хочешь Серёгу подменить?». Они тогда репетировали с Адаптацией в школе № 17 на втором этаже в комнате, которая была когда-то уборной. Там у Адаптации была типа студия, там же были записаны «Нейтралитет» и «Джут». Я походил к ним на репетиции, и мы сыграли концерт в драмтеатре. Основная программа — это был Белканов-бэнд, и в конце чуть-чуть сыграла Адаптация, это был первый раз, когда я играл с Белкановым и с Адаптацией на одном концерте. А так, чтобы на постоянно, то в группу я пришёл в 2003 году. Тогда Серёга Щанкин женился, ушёл играть в кабак и завязал с панк-роком. У Ермена ещё теплилась надежда, что он вернётся, но он так и не вернулся. Мы репетировали и отыграли третий Суховей в Доме народного творчества. Помню, не было гитариста, мы играли втроём — я, Ермен и Коля, была такая жёсткая полухардкорная программа. Но я тогда не всегда мог играть, учёба заканчивалась и была какая-то работа. А потом на горизонте появился Серёга Печуев и начал потихоньку вливаться в группу. В тур «За измену родине» мы поехали двумя барабанщиками, первую часть программы играл я, а вторую — Серёга Печуев, он тогда ещё не был готов играть всю программу, и вот таким макаром мы съездили в первый большой тур. Проиграл я около года в группе, а потом уехал работать в нефтеносный регион в Атырау и вернулся в Актюбинск в 2006-м году к шестому Суховею, на котором был ты.
Твоё образование как-то связано с нефтяными делами?
Да, я окончил Актюбинский политехнический техникум, факультет ЭНГС (Эксплуатация нефтяных и газовых скважин), а второе образование у меня — Уфимский государственный нефтяной технический университет, факультет РНГМ (Разработка нефтяных и газовых месторождений). Большую часть своего трудового стажа я проработал в нефтянке, отдал ей порядка тринадцати-четырнадцати лет. В 2015-м году ушёл из нефтянки, и теперь работаю в горнорудной промышленности.
Хорошо. Ибра, перепрыгиваем нашу с тобой развесёлую историю про шестой Суховей и давай поговорим о четырёх ключевых альбомах группы, на которых ты отметился как барабанщик. Первая пара: «Песни любви и протеста» и «No Passaran»
Тут надо вернуться немножко назад. В 2007-м году мне позвонил Ермен, сказал, что они записывают новый альбом «Время убийц», и предложил попробовать сделать какие-то песни, которые у него не получались с теми музыкантами, которые на тот момент играли — Серёга Печуев, Коля Вдовиченко, Игорь Кулагин. Они съездили в европейский тур, Франция, Испания, это были последние концерты для Коли Вдовиченко и для Серёги Печуева, но ещё до той поездки мы с Ненашевым, такой вот ритм-секцией плюс Кулагин на гитаре, записали три или четырые песни. В общем, так я второй раз вошёл в эту реку под названием Адаптация (смех).
Честно тебе скажу, что я был очень рад за тебя, когда узнал, что ты в группе!
А с «Песнями любви и протеста» всё было просто и прозаично. Ермену не нравилось ни звучание, ни исполнение альбома «Время убийц». И писался он в такой нервной обстановке — студия новая и звукорежиссер, который абсолютно не хавает, чего нужно. Это была первая и последняя студия в Актюбинске, которая в те времена открылась и через два года закрылась, не нашла откликов у местных музыкантов (смех). Мы отыграли большой тур «Время убийц», годик поиграли составом Ермен-Кулагин-Ненашев и я, а потом у Кулагина что-то переклинило в голове, и он группу покинул. Наступил период, когда Адаптация в очередной раз лишилась гитариста, мы играли втроём, я-Ермен-Ненашев, и у Ермена тогда созрел план переписать «Время убийц». Мы весь материал хорошо отрепетировали, он звучал офигенно плотно, и возникла идея попросить сыграть на альбоме Вадика Курылёва и Худого. На наше удивление, люди согласились абсолютно бесплатно, без всяких понтов. Мы довольно быстро записали ритм-секцию, а они потом приходили записывать гитары. Я тогда увидел такой профессионализм, это был такой полёт творческой мысли! Вадик брал гитару и делал что-то такое невероятное! Я помню, мы с Ерменом переглядывались, всё это в диковинку было, такой гитарист играет. И это зазвучало очень так, знаешь… по-западному! Плотный звук такой, жирный. Это было круто! Тогда мы получили полную обойму охуенных эмоций! Играть с такими гитаристами было просто охуенно!.. (делает глубокий вдох и выдох) Пиздато! (общий хохот)
Был ли период, когда ты думал, что вы сейчас выстрелите, ты станешь профессиональным музыкантом, не будешь больше работать, будешь только стучать на барабанах, и всё у тебя будет в шоколаде?
Да, такие мысли периодически закрадывались. В 2008-м году я ушёл с работы и только занимался музыкой, существование моё поддерживалось барабанами. В принципе, тогда я был неженатый, социально вообще необременённый, тогда был полный рок-н-ролл, не думалось ни о чём другом ваще! (хохот) Мы какое-то время поиграли втроём, был у нас такой полухардкорно-мелодичный период, Славка Голубев к нам присоединялся на клавишах, а потом вернулся Кулагин…
Шум на фоне, неразборчивый голос Афико, жены Ибры
Ибра: Нет, не могу, я даю интервью к тридцатилетию Адаптации! (общий взрыв хохота)
голос Афико: Ага, иди поставь чайник…
Ибра: Поставлю-поставлю…
…тааак, пришла Афико, говорит «хорош хуйнёй страдать, иди поставь чайник!» (снова взрыв хохота) В общем, это был год, наверное, 2010-й. К нам возвращается Кулагин, мы отпустили программу «Песни любви и протеста», и начали делать программу «No Passaran», которую репетировали достаточно долго и упорно. Альбом математически выверенный. Мы ещё когда играли втроём без Кулагина, то уже какие-то песни начинали делать, каркас уже был. В гитарном плане нам помогли опять же Вадик Курылёв и Андрей Васильев. Песню «Дождь над бензоколонкой» сделал, кстати, Худой. С саундом помогал нам Вадик Курылёв. Он с нами был на студии, басы крутил, гитары. Я бы не сказал, что он был прям таким, знаешь, саундпродюсером, но по звуку очень помог. И эта была последняя запись на студии Антроп, она потом закрылась, какой-то там был рейдерский захват. Ермену, на самом деле, чудом удалось вытащить оттуда весь накопленный материал.
Почему этот состав был расформирован, как тебе кажется?
Заебали друг друга! Потому что все там с гонором, все с характером. Помню, в этом туре «No Passaran» мы отыграли охуенный концерт в Киеве, потом ехали в Ростов-на-Дону ночным поездом, и все там перебрали. Ермен особо так не пил, но музыканты… Я подрался с Куланиным, доказывал ему своё, он мне своё, всё закончилось речами в духе «Я с тобой на хуй вообще играть не буду!». В общем, Ермен, видать, на всё это дело посмотрел и сказал «Вы, конечно, пацаны заебатые, но ну вас на хуй!». Для автора всё-таки группа важнее, это его проект, его детище, ему нет времени и желания терять время, примирять кого-то, все взрослые. Ну как бы так. Но вообще было весело! (смеётся)
Отлично! Вторая пара: «Цинга» и «Оруэлл»
Там опять-таки у Ермена родилась программа, то, что впоследствии назвали альбомом «Цинга». Ермен мне позвонил, попросил привнести что-то, поиграть какие-то песни, что-то его там не устраивало. Мы опять начали с ним вдвоём репетиции, что-то думали, что-то переделывали. В итоге переделали практически весь альбом. И у него опять тогда были какие-то проблемы с составом. В общем, Ермен решил, что альбом «Цинга» мы поедем записывать втроём — я, Вадик Курылёв и он. То есть это уже был, скажем так, альбом приглашённых музыкантов. А потом я опять стал играть в Адаптации, но уже сессионно. К нам Паша Борисов присоединился, Паша — это чума какой басист, конечно! Ну, а с «Оруэллом»… Где-то в середине записи Ермен мне говорит, мол, хочу завязывать, чувствую, что надо уходить и уходить на подъёме… Это было его желание, его выбор. Были, в принципе, на то обстоятельства.
Я видел твою фотографию на студии Добролёт, где ты сидишь за барабанами Доцы. Это они звучат на альбоме «Оруэлл»? Каково было сидеть за ними, ёкнуло внутри?
Да! А я причём их сразу узнал! Потом спросил, мне говорят, да это Игоря барабаны, человек умер, жена его Лида продала их на студию, чтобы не простаивали. Это классные DW Collection, очень крутой инструмент!
С каким чувством играл прощальные концерты в 2019-м году?
На слезу не пробивало, конечно, никакие речи под рюмочку водки мы друг другу не говорили, но некая грусть общая чувствовалась. Всё-таки Адаптации, если так посчитать, я отдал лет пятнадцать своей жизни.
Чем занимался после роспуска группы?
Меня пригласили в большую горнорудную компанию с головным офисом в Алма-Ате, я туда уехал и два года там прожил. Но барабаны всё равно не отпускают по жизни! Я через одного своего очень хорошего алма-атинского друга познакомился с Муратом «Марком» Омаровым, это такой старый алма-атинский битломан, у него группа The Fridays, и вот последний год я с ними отыграл. Сейчас они меня иногда зовут, я летаю к ним на концерты в Алма-Ату.
Давай ещё парочку вопросов и будем закругляться. Твой самый любимый альбом Адаптации?
«Оруэлл» и «Radio Resistance». Пусть будут два альбома!
Кстати, на счёт альбомов «Radio Resistance» и «Олдскул»! У Вадика Курылёва в песне «Харакири» есть такая строчка: «Переписывать песни — последнее дело». Как ты считаешь, выиграли старые песни от этого или нет?
С музыкальной точки зрения, конечно, выиграли. Это такие хиты, все когда-то приходят к тому, чтобы записывать бест-оф-зе-бест! (смех) Я вот только не знаю, почему Ермен пригласил меня записывать барабаны на «Radio Resistance», тогда ведь в группе Миша Нефёдов играл, и в «Олдскуле» он играет.
Хорошо, давай так: песня «Маяк над соломенный городом»… Есть три варианта: «Парашют Александра Башлачёва», «Уносимся прочь» и «Radio Resistance». Ты выбираешь…
«Парашют Александра Башлачёва»! (общий хохот).
Давай ещё немного о Курылёве. Кто-то из ваших мне рассказывал, как в начале нулевых Адаптация играла в Москве в каком-то клубе, где сразу после вас там же должны были выступать Электрические Партизаны, и как ты с большущими круглыми глазами ходил знакомиться с Вадиком…
Да, это мы играли концерт в клубе «Бункер» на Тверской, а после нас должен был быть концерт Электрических Партизан, только, может, тогда это ещё были не ЭП, а Курылёв-бэнд, но, в общем, не суть, группа Вадика. Мы отыграли наш сет, а гримерка была одна на всех. Я тогда же впервые познакомился с Мишей Нефёдовым и Пашей Борисовым, конечно, охуел, что вот так вот живьём их всех увидел и пообщался. Я не задавал тупого вопроса: «Вадим, почему вы ушли из ДДТ?» (взрыв хохота)
Ну ты же потом, надеюсь, задал его? (хохот продолжается)
Мы с Вадиком очень много времени проводили вместе, много о чём говорили, так, по-свойски — жаль, что всё это нельзя напечатать!
Давай подведём некий итог: в детстве ты был фанатом ДДТ, потом познакомился со своими героями, а закончил тем, что поиграл с одним из них вместе в одной группе. Что скажешь, жизнь удалась? (общий хохот)
Да, это очень круто! Круто закончить играть в такой группе с такими музыкантами!
Лучший состав, в котором ты играл?
Давай назову два: мне нравилось, как мы играли втроём, я-Ермен-Ненашев, и, естественно, последний состав: Вадим Курылёв-Павел Борисов-Ермен и я. Это самый органичный состав, все люди взрослые, все понимали, для чего они находятся в группе.
Кстати, ты обращал внимание, что между всеми вами разница по десять лет?
Да-да, я это ещё от кого-то слышал, не только от тебя. Это прикольно! Но мы не ощущаем этого внутренне, нет чувства разрыва в возрасте.
Самый лучший концерт, о котором ты можешь сказать в духе «я кончил за барабанами!»
Презентация альбома «No Passaran» в клубе «Демократия» в Москве.
Парочка самых нелюбимых песён, которые тебя никогда не пёрло играть.
«Золотой храм» я никогда не любил играть и… «Тысяча долгих дней пустоты». Песни хорошие, но мне играть их почему-то всегда было внутренне напряжно.
Город, где вас всегда встречали и встречают как богов!
Как богов! (хохочет) Я думаю, всё-таки Москва. Московская публика — она всегда как единое целое в драйве и в угаре.
Куда бы ты больше никогда и ни за что ни сунулся с Адаптацией?
Новокузнецк (взрыв хохота)! А знаешь, почему? Потому что там концерта тупо не было! Мы туда приехали, а организатор даже вменяемо не смог объяснить, почему концерта не будет. У него, помню, был шрам по всему горлу от уха до уха — такой папуас! Просто чтобы ты сам понимал, как всё это смотрелось! (хохот) А ещё у нас была такая поездка в Луганск, хотя я бы туда ещё раз съездил! (новый взрыв хохота). Мы играли в клубе «У дяди Джо», один из угарнейших концертов. А потом организатор потерялся. Ну, то есть, мы выходим на улицу, а он тупо садится в другое такси и такой нам «ладно, пацаны, давайте!». И съёбывется! С гонораром, со всей хуйнёй. Единственное, что когда нас встречал, отдал билеты. И вот мы стоим: Луганск, пьяные панки. И там был пацан, он такой: «Поехали ко мне». И была там ещё одна такая мадам полуёбнутая, она говорит, могу забрать кого-то к себе. К ней поехали Ермен с Кулагиным. А она оказалась какой-то местной гадалкой, ведьмой, хуй пойми, ну то есть с атрибутикой, всеми делами, она этим всем серьёзно занималась, почти как мы панк-роком. И она там как давай какую-то хуйню творить, пораскладывала всякие там железочки, пентаграммы, читала заклинания. Старый [прим.: прозвище в группе Игоря Кулагина] сел на диван, а она ему: «На этом диване умер мой дедушка!». Старый обосрался, говорит: «Ермен, забери меня отсюда!» А с ней, значит, был какой-то там её ёбырь, и он ей такой: «Ладно, отпусти их, они сегодня не будут нашими жертвами!». Не, ну с юмором сказал, понятно, прибухнутые там все были. Ермен говорит: «Ну вас на хуй, валим отсюда!». Они съебались, приехали к нам туда, где мы вписывались, на пятый этаж, а эта ебанушка за ними! Дверь закрыта, она ломится: «Пустите!». Какой-то обряд по ходу не закончила. Я ей ору через дверь: «Пошла на хуй!» Такой пиздец был! После этого у Ермена появилась фраза «Луганское вуду танцуют казахи»! (общий хохот).
На какой концерт ты бы хотел сходить в своей жизни?
Слушай, я на Nirvana сходил бы с удовольствием!
А из ныне здравствующих?
Из ныне здравствующих — на Rage Against The Machine!
Любимые барабанщики, отечественные и зарубежные.
Давай сначала с отечественных: Доца, Миша Козодаев, он больше такой сессионный барабанщик, долгое время играл у Нойза. С Мишей мы иногда поддерживаем отношения, переписываемся. Очень крутой барабанщик! Женя Губерман, Игорь Джавад-Заде, ещё Олег Пунгин, Павел Лохнин, Денис Кривцов из ПТВП и Даниил Светлов. Из западных: Бонза, Иэн Пейс, Чэд Смит из RHCP, Кит Мун из The Who, Винни Колаюта, Бенни Греб, Тейлор Хокинс из Foo Fighters и… барабанщик RATM Брэд Уилк! Вот так давай остановимся!
Какое-то продолжение у группы Адаптация после юбилейных концертов может быть, как думаешь?
Ну если тока сорокалетие Адаптации! (общий смех). Хотя, конечно, никогда не говори никогда!
Спасибо, дорогой Ибра, по-моему, получилось клёво!
Да вообще отлично!
Иди ставь чайник! (взрыв хохота)
Ибрагим «Ибра» Джанибеков — Александр Микитенко
Актобе-Одесса, февраль 2022
Текст: Александр Микитенко
Фотографии взяты из ВК сообщества группы Адаптация, а также из архивов Ибрагима Джанибекова