Интервью для журнала «АЛАУ-ОГОНЁК-КАЗАХСТАН» (март 2013)

О Боге Есть ли Бог или его нет - пусть об этом спорят те, кому это интересно. Если человек верит, то ему нет смысла говорить об этом во всеуслышание, выпячивать свою веру или кому-то что-то доказывать. Я родился в атеистической семье и материалистический взгляд на мироздание мне ближе. Занимательные истории из ближневосточной мифологии никогда не вызывали во мне ответного религиозного чувства. Для меня в восстании Спартака гораздо больше жизни и правды, чем в апостольских деяниях. Религия в том виде, в каком она существует сейчас, доживает последние дни. Фанатики и мракобесы были и будут во все времена, но мир меняется. И если религиозный «официоз» по-прежнему хочет контролировать духовную жизнь своей паствы, то ему тоже придется меняться. Интересно, что скажут попы и муллы, когда выяснится, что мы не одни во Вселенной?

О Родине Если вспомнить первые детские ощущения, то моя Родина - СССР. После 1991 года ее не стало. Мне тогда было 17 лет, и я довольно тяжело переживал распад державы. Помните фильм Кустурицы «Подполье»? Там есть одна фраза в конце: «...была такая страна - Югославия…». Так вот, сейчас для меня СССР - это детские воспоминания, а они самые яркие и искренние.

О музыке Я меломан с 25-летним стажем, застал времена катушек и кассет. Мне приходилось зимой заворачивать магнитофон в одеяло и ехать с ним к знакомому чуваку на другой конец города, чтобы переписать себе новые записи, так это тогда называлось. Это и не совсем меломанство было, а скорее образ общения, поиск близких тебе по духу людей. Если кто-то, к примеру, любил группу The Doors, то уже автоматически подразумевалось, что это «свой» человек.

Сейчас все в корне изменилось. Есть интернет - и это чудесно. Если ты умеешь им пользоваться (я имею в виду поиск необходимой информации, а не шлака), то нет проблем - ты получаешь доступ к нужной информации. В последнее время я стал слушать современные молодые группы, которые особо никому не известны, но это никак не принижает их достоинства. Все разговоры о том, что рок мертв - полный бред. Есть парни и девчонки в разных уголках мира, которые играют на гитарах, барабанах, синтезаторах – и нельзя им отказывать вправе на искренность и гениальность только из-за того, что они родились не в то время. Что касается «Адаптации», то я слушаю свои песни только в процессе их создания и перевода в цифру. Дальше песня живет уже по своим, никак не зависящим от меня, законам, и я проживаю ее только во время исполнения на концерте.

О выборе Если бы я хотел делать бизнес, живя в Казахстане, я бы занимался нефтью, а не ездил бы играть концерты за тысячу километров для сотни человек. Наверное, я просто занимаюсь любимым делом - пою, когда хочется петь, люблю, когда чувствую необходимость любить, воюю, если нет другого выхода.

О копирайте Песни для того и пишутся, чтобы их не только слушали, но и пели. Наверное, поэтому мне и в голову не приходит такая мысль - судиться с кем-нибудь.

О путешествиях Я никогда не покидал пределов Евразии, отсюда и желание увидеть другие материки. Хотя, признаюсь, я не любитель экстрима и в дремучие места с дикими законами и нравами меня не тянет. Хотя вот два года назад был рок-фестиваль в Кабуле. Если бы меня пригласили там выступить, я бы поехал, но это был бы для меня не экстрим, а что-то типа концерта на обратной стороне Луны.

О жизни «в полицейском государстве» Лет десять назад россияне нам часто говорили: это у вас в Казахстане тоталитаризм, а у нас с этим все в порядке. Потому, видимо, «Жизнь в полицейском государстве» (название одной из песен «Адаптации». – Авт.) как-то не шла. Но сейчас к этой песне в России просто нездоровый интерес.

Политическая ситуация в соседней стране изменилась. Протест снова в моде. На самом деле это песня не совсем про Казахстан, вернее, не только про него. В Германии и во Франции ее тоже воспринимают, чувствуют. Видимо, это что-то общее для всех людей.

О свободе Я не знаю где больше свободы. Правда. Наверное, там, где нас нет. Вот в Казахстане вроде как выходят какие-то оппозиционные газеты, люди что-то делают. Хотя, откровенно говоря, за 20 лет я устал от нашей оппозиции. Серая она какая-то, однообразная. За два десятка лет оппозиционеры так и не смогли придумать по-настоящему захватывающую идею. И порой мне кажется, что те результаты, которые на выборах получает власть, процентов на 90 отражают нашу реальность. К тому же вся более или менее активная оппозиция находится в Алматы, а в провинции ее нет. Это если судить по тому же Актобе. У меня есть с чем сравнивать. Я видел, как все это происходило в той же России, на рубеже нулевых. Митинги, акции радикальной молодежи, жаркие споры о том, в каком направлении должна двигаться страна. А у нас какое-то грязное белье ворошат. К чему это может привести, в конечном счете, можно только догадываться. Но не думаю, что к чему-то полезному для людей.

О революции Очевидно, что рано или поздно смена власти в нашей стране произойдет. От этого никуда не деться. Эпоха одних людей заканчивается, на смену им придут другие. Другой вопрос, каким образом будет налажен этот процесс. Конечно, хотелось бы без крови и потрясений и без вмешательств из вне. Потому что если такая «революция» начнется в Казахстане – это будет ужасно.

О переменах В действительности изменить что-то в стране, тем более одному человеку, очень сложно. Хочется поменять что-то в своей жизни, в том мире, в котором я живу, в мире тех людей, с которыми я общаюсь. Кому-то помочь, дать возможность самореализации, кого-то вытащить из плохой ситуации. Вот эти вещи меня больше всего сейчас интересуют. А если я начну говорить, что хочу изменить страну, это будет, мягко говоря, обычным словоблудием. У меня нет иных рычагов влияния на ситуацию, кроме песен. Вот этим я занимаюсь. А получается или нет, пусть оценивают люди.

О русском роке Я часто слышу упреки в адрес молодых казахстанских групп, что они поют песни исключительно на английском языке. Это общая тенденция для всего постсоветского пространства. Не так давно мы были в Томске. В конце 80-х этот город славился одной из мощных независимых рок-сцен в Советском Союзе. А сейчас большинство тамошних групп поют на английском языке. И нет для местных молодых музыкантов хуже ругательства, если их назовут «русским роком». Хотя во всем остальном мире, в той же Европе, например, их творчество всегда будет восприниматься русским роком, потому что, родом они из России. Как бы то ни было, они не поют на английском, как Боб Дилан. И никогда не будут петь.

О творчестве Вдохновение я сейчас получают больше от жизни, чем от книг или чьих то песен. Хотя, если по правде, меня очень трудно чем-то удивить. А вообще рождение песни - это очень интимный вопрос. Бывает, и за 20 минут пишется, а порой на это месяц уходит. Просто я очень скрупулезно подхожу к текстам и пока слова не «лягут», так как надо, я не успокоюсь. Пока не придут в гармонию текст и ритм.

О дружбе Актюбинск в 90-е годы был энергетической точкой на карте нашей страны. Все мы, кто так или иначе завязан на местный панк-клуб, из одного района, из бывшей немецкой слободы. Конечно, и мир тогда был совершенно другой, не было Интернета, социальных сетей, сотовых телефонов. Все общение происходило в реальной жизни. Люди, когда чем-то интересовались, в первую очередь искали себе подобных. Сейчас у них есть Gоogle. Вот так и сложилась наша компания. Лет десять мы просуществовали, что-то делали вместе, гастролировали, организовывали концерты, да просто дружили. А потом компания наша распалась. Видимо, не может одна группа людей на протяжении столь длительного времени быть интересной друг другу. Кто-то уехал, кого-то, к сожалению, уже и в живых нет. От той рок-тусовки, по сути, остались только мы.

О протесте Я не думаю, что у нас слишком политизированное творчество. Есть, конечно, какой-то процент социальности, потому что рок (во всяком случае, для меня) - это музыка протеста. Но излишней политизированности нет. И потом, кто сегодня на баррикадах в той же России? Посмотри на тех, которые сейчас засветились на фоне народных протестов в Москве – Вася Обломов, Ксения Собчак, Леонид Парфенов (смеется).

О европейских ценностях Как-то нас пригласили на концерт в Смоленск. Уже на месте выяснилось, что устраивают его нацболы в честь «Дня русской нации». Мы, конечно, могли бы развернуться и уехать, нас ничего не держало. Но там, где я вырос, так поступать не принято. В общем, мы так там долбанули, что все скинхеды по углам попрятались. Спустя какое- то время мы поехали в Германию на запись русского панк-рок сборника. Нас там сразу спросили про Смоленск, кто-то уже стуканул, видимо. Мы ответили утвердительно: да, выступали. Нам сразу же указали на дверь. Европейцы не любят полемизировать. Да, они за свободу, политкорректность, но не для всех. Они сами выбирают, к кому эти ценности применимы. В этом и есть беда западного мира, как мне кажется. Французы в этом смысле более лояльными оказались. Выслушали и поняли.

О публике У нас очень разные слушатели. В Германии на концерты ходят и наши ровесники и те, кому сейчас не больше двадцати. Это другое уже поколение. Но они знают наши песни, подпевают. Но в основном это дети эмигрантов, которые уже выросли в Германии. Во Франции уже другая публика. Там почти нет русских. Там мы играем на сценах, которые принадлежат, как правило, коммунистам или анархистам. Выступаем в сквотах, клубах. В России и Казахстане тоже люди меняются. Да и мироощущение у восемнадцатилетних начала девяностых и нынешних очень разное. Оно не хуже и не лучше, просто другое.