Ермен Анти и Джек помянули в «Билингве» друга-музыканта

Актюбинская «Адаптация» концертирует, по возможности, без перерывов, отпусков и скидок на отсутствие пресловутых «информационных поводов». 

Несмотря на август и мертвый сезон, у ее лидера Ермена Анти вновь гастроли. На этот раз маршрут Ермена охватит Москву, Зеленоград и Питер. А началось все с выступления в столичном клубе «Билингва» 6 августа. 

У входа в зал неразбериха. Где-то носит человека, который теоретически должен продавать билеты и отвечать за гостевые списки. Большинство пришедших терпеливо ждут, но, как обычно, находится скандалист, который пытается выставить себя умнее других. «Обилечивать будут позже», - мягко сообщает охранник этому беспокойному человеку. Последний начинает придираться к словам и с показной брезгливостью морщиться: «Ну что за слово такое совковое – «обилечивать». Между прочим, вы наверняка не жили при СССР. Откуда же вы его взяли», - сыплется на несчастного стража град пустых упреков. Так, не дождавшись официального начала «обилечивания», возмутитель спокойствия нетерпеливо прорывается в зал – сразу же берет полстакана водки и апельсиновый сок. Этим, понятно, дело не ограничивается… 

Как и на весеннем концерте в клубе «22», зрителей ожидает спонтанный разогрев в виде Валентина «Джека» Сохорева из группы «Медведь Шатунъ». Кряжистый бородач Джек начинает петь без лишних приветствий. Своим могучим, чуть хрипловатым, но чистым и уверенным голосом он выводит «Мой Страшный Суд недолго продолжался» и повествует о чудесных явлениях, наподобие «бабы с причесоном в виде змей». В зале одобрительно хлопают. Зрители узнают в Джеке родственную душу, а Джек играет акустический твист и без обиняков признается: «Жил – не тужил, по счетам не платил». Подтверждая почетное звание Медведя, Сохорев оглушительно рычит в сюжетном «Пилотаже», изображая нечто среднее между похмельным стенанием и ревом пикирующего бомбардировщика.

Но вот мгновенная смена настроения - и Джек устало призывает спасительную «Медсестру Кораблеву». Это песня умершего в июле друга Джека и Ермена – рок-барда Паши Клеща. Максимально сосредоточенный Джек украшает ее как может, в его умелых руках она вдруг звучит как камерный менуэт, последний танец, на который смертельно бледный юнкер приглашает свою любимую перед отправкой на Небеса. Хорошее утешение и для всех почитателей Паши, и для его хрупкой красивой жены, которая тоже сегодня в зале…

Едва начав ставить финальную «Радиоточку», Джек немедленно тонет в оглушительных аплодисментах и восторженных возгласах. Песня о непростых взаимоотношениях спивающегося трудяги и своенравной Радиоточки и впрямь хороша. Да и Джек уж не посрамил – ревет так, что мама не горюй. Последняя строка, Джек нервным жестом выдергивает штекер из гитары и резкими движениями пытается намотать провод на микрофонную стойку. Но внезапно голос разбушевавшегося Медведя становится кротким и проникновенным: «А сейчас – Ермен…»

Молчаливый лидер «Адаптации» сразу срывается с места на высоких скоростях, давая всем собравшимся понять, «Как разгоняется мир». Небольшая передышка под «Дождь над бензоколонкой» - и сплошным натянутым нервом бьётся «Между любовью и ненавистью». Сам Ермен в один миг превращается в беспрерывно пульсирующую пружину. Или даже в пламя свечи, которое горит ярко, потрескивает громко и нетерпеливо дрожит, спеша дотла выжечь некачественный воск этого враждебного мира. 

Насыщаясь «Голодом», зрители почти физически ощущают, как рушатся хлипкие картонные декорации фальшивого комфорта, как уходит из-под ног только что казавшаяся твердой земля. А Ермен с готовностью закрепляет в них эти ощущения, подбрасывая конкретные реалии: «Жгут эмигранты предместья столицы» («Любовь и каннибализм»). Но на кого-то производит неизгладимое впечатление совсем другая строка: «Дети играют в постмодернизм». «Обилеченный» бунтарь, которого уже к тому моменту заметно развезло, срывается со стула и с упорством заевшей пластинки принимается скандировать: «Дети играют, дети играют, дети играют…»

Одной лирики и философских сентенций Ермену явно мало, и он рискует сыграть на акустической гитаре прямолинейный хардкоровый «Стрейт-эйдж». Встряхнуло как следует. Будто проехали квартал со скоростью под двести, но у крутого поворота остановились (а ведь могли бы и не вписаться). Ощущения из серии «что это сейчас было-то?!», но ощущения приятные. 

Далее временные пласты отслаиваются друг от друга и перетасовываются, как карты. У Ермена что-то начинает барахлить, и он просветленно спрашивает: «Что-то с гитарой, да? Минуточку…» Строка «гитара – это душа, и рвутся струны на ней» будет только в следующей песне, но иллюстрация к этим словам появляется заранее. Несмотря на высочайший накал и надрыв, для безысходности места не остается. Совсем не случайно в «Так горит степь» Ермен запинается именно на строчке «все города обречены». А после «Жизни в полицейском» пьяные возгласы окончательно разомлевшего скандалиста «жизнь только начинается» раздражают не так уж сильно. 

Перевалив за второй десяток песен, Ермен вымокает до нитки. Воскрешенная «1000 лет пустоты» - повод остановиться и оглядеться вокруг. Печальный итог и неотвратимый диагноз умудренного жизнью созерцателя, который стал на десять лет старше и теперь поет: «Мне уже ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ, я со многим на «ты». 

«Немного времени у нас осталось, буквально пару песен», - спохватывается вдруг Ермен, судорожно смотрит на часы и выдает разгульную «Бищара-рай» вкупе с меланхоличной «Опилки». И – сверх запланированного – «Про Дома», которая сегодня явно адресована не только Саньке Башлачеву, но и Паше Клещу.

Денис Ступников, Фото – Виктор Майоров
http://music.km.ru/article.asp?id={A4911857-3E24-4840-90A4-D0B91BBF905