Мой город будет стоять

Как разгоняется мир

Старая плёнка закончилась — новый срок не наступил
Радуйтесь, те, кому выпало счастье видеть, как вновь разгоняется мир.
Кто слышит гул озверевших моторов за лабиринтами труб
Без суеты и лишних вопросов пересекать заколдованный круг.
Крик разорвёт тишину словно выстрел — ты не досмотришь свой сон
Непобеждённая жизнь, тысячелетний закон.
Башни по-прежнему целятся в небо — нас уже не изменить
Чёрная мгла затяжных коридоров. Пламенный бред и рождённый им быт.
Ангел запаса вернулся на службу, слепо исполнить свой долг
Перебирать человеческий мусор и попытаться найти в этом толк.
Свежих реалий подгнившее мясо, лютой зимы леденец
Бомбоубежища и подземелья верят в счастливый и славный конец.
Верной дорогой уходят товарищи — каждый в свой собственный рай
Клуб одиноких сердец, потусторонний трамвай.
Кончилась лирика, высохли грёзы — впрочем, теперь всё равно
Миссионеры мечтают о большем, нищие духом согласны на всё.
Старая плёнка закончилась — новый срок не наступил
Радуйтесь, те, кому выпало счастье видеть, как вновь разгоняется мир.
2008

Партизанские будни

По просторам необъятной отчизны,
По казённым коридорам совдепа,
Словно раненная выстрелом птица,
Словно загнанная меж рёбер спица...
Небеса будут помнить, небеса будут знать,
За что погибла в чистом поле благородная рать.
И кто-то все-таки остался, он пытается встать.
Я ненавижу партизанские будни...
С восходом солнца у кого-то продолжается жизнь,
Я нарисую её пальцем на замёрзшем стекле.
Там, за окном — гастроном, а в гастрономе толпа,
И стрёмный лозунг про то, что все — братья.
Я напеваю под нос беспонтовый куплет,
Ведь говорила мне мать, что лучший кент — мертвый мент.
Во всех колодцах вода превратилась в песок,
И это значит — опять кто-то вырубил ток...
И мне недавно приснился наркотический сон
Про то, что как-то зимою разразился вдруг гром,
С окрестных крыш начинала спускаться вода,
Однако всем было похуй...
И ничего: боль пройдет, а может, наоборот,
Вчерашний друг громко крикнет:
«Отойди, не мешай.
Ведь жизнь — река, и по ней нужно медленно плыть».
А это самое хуевое, что с ней может быть...
Когда проснёшься средь ночи в холодном поту,
Когда вокруг тишина, лишь кто-то плачет в углу,
Последний поезд уходит, увозя всех зверей —
Я отпустил их на волю.
И кто, скажите, за это полюбит меня —
Без кола, без двора, без всего, что не я,
Когда в кармане дыра, а в башке пустота,
И впереди ничего, а позади нихуя...
По просторам необъятной отчизны,
По казенным коридорам совдепа,
Словно раненная выстрелом птица,
Словно загнанная меж ребер спица,
Словно раненная выстрелом птица...
1996

Сколько их здесь?

Старые раны, усопшие воспоминанья.
Саундтрек этой осени — стук вагонных колёс.
Тлеют костры и горячие точки психоделических войн.
Мы исчезаем поодиночке, пряча в карманах убитую боль.
За горизонт дороги, за горизонт,
И боги смотрят нам вслед, и видят мир без конца и края...
Время убийц, ледяные дворцы и казармы.
Мутные лозунги, бешеный драйв тишины.
Видят во сне осколки империй православные мистики.
Мы тоже могли стать героями фильма,
но пали жертвами гнусной статистики.
Дождь за окном, всё время дождь за окном,
И стаи чёрных ворон тебе садятся на плечи...
Город машин, механизмов и ржавого смеха.
Тени полковников, признаки долгой зимы.
Дуют ветра и ползут отовсюду нефтепроводы, вены и люди.
Знаешь ли ты, отчего здесь так много мест, где легко умирать?
День ото дня цветут родные края,
И обитателям дна сегодня есть чем гордиться.
2004

Мой город будет стоять!

По утрам на всех рынках города
Детвора средь барыг ошивается:
Кто ворует, а кто просто кормится,
Ну а в общем, все побираются.
У народа хватает подлости,
У вождей не хватило смелости,
Вот поэтому пьёт по-чёрному
Наша сраная интеллигенция.
Патриот мне сказал, что я конченый тип,
А нацист подтвердил и добавил: «Он жид!»
Я стоял одинокий среди грустных людей,
Мне хотелось любви, им хотелось — скорей...
Мой город будет стоять!
По переименованным улицам,
По убитому детству далёкому,
Мимо псов со страшными рожами —
Улыбаются мне прохожие.
Ночью звёзды на небе светятся,
Ночью психи луною маются,
Провода и столбы шевелятся,
Даже стены, и те кусаются.
Ну а если проснусь, то не выдам себя,
Втихаря улыбнусь, разобью зеркала.
Белый саван зимы, он красив на земле;
Остаются следы. Что-то сдохло во мне.
Мой город будет стоять!
Что же делать тем, кто не варится
В их котлах, кошельках, половниках,
Кто по-прежнему просто тащится
И в ладах со своею совестью?
Он идёт по земле хозяином,
Понимая своё одиночество,
Не справляет народные праздники
И не борется за экологию.
И не нужно ему никаких перемен,
Революций, погромов, игрушечных войн.
Он далёк от бессмысленных ваших проблем,
Он не знает такого понятия — дом.
Мой город будет стоять!
1998

Западло и не так

Безликая жертва религиозного угара
Похожий на тень позапрошлый дружок
Уезжали одноклассники на историческую родину
С неба на землю, конечно, снежок
Кто-то покончит с собой на рассвете
Кто-то покой обретёт в суете
Вижу, как вдаль улетают ракеты
Боль оставляя на материке
Можно пытаться понять эту сущность
Но всё равно все стремятся к тому
Чтобы однажды уже не проснуться
Взять и захлопнуть дверцу свою
Ну а пока что все звери резвятся
Смыслом наполнен наш зоопарк
Страшно, однако, порой просыпаться
Зная, что всё западло и не так
1997

Бишара-рай

Сон,
Мне вновь приснился сон,
В котором я висел, как будто оптимист,
Что вечно смотрит вдаль и знает наперёд,
Что будет через год, а чего никогда не будет.
Мир,
Бесцветный серый мир,
Который весь внутри, который весь в мозгах,
Что лезут из ушей и рвутся на куски,
Чтоб память разбрелась погулять, погулять по стуже.
Снег,
Который год уж снег.
Над родиной моей нависла чья-то тень,
И есть у ней враги, сказали, главный — я,
А после будешь ты, а за тобой ещё придут отряды.
Вонь,
Всё та же злая вонь,
И нечем подышать, и нечем удивить.
Двух зайцев не поймать, их можно застрелить:
Подарки будут ждать, а именины будут продолжаться.
Смех,
Полночный мокрый смех
В прозрачной тишине запачканных больниц.
Спасительный укол прикажет долго жить.
На мокрой простыне видны следы вчерашних ожиданий.
Страх,
Привычный с детства страх,
Колючий, словно жизнь, приятный, будто смерть.
Оправданные сны, стеклянные глаза,
Последние минуты громыхают ужасом столетий.
Миг,
Застывший вечный миг.
Очередной святой с пробитой головой.
Струится кровь с виска подобно молоку,
Что добровольно вытекает вон из материнской сиськи.
Стыд.
Познавшим этот стыд
Позвольте умереть смешно и навсегда.
Последние стихи вгрызались в пустоту,
Я весело висел и наблюдал за тем, как всё прекрасно.
ВО ИМЯ РАДОСТИ ПРАЗДНЫХ, ВО ИМЯ ХВОРИ БОЛЬНЫХ
ВО ИМЯ ОТСУТСТВИЯ ТЕХ, КОГО НЕТ
РАЗРЕШИТЕ ВСЕОБЩИЙ
БИШАРА-РАЙ!
1994

Чёрная песня

Чёрная песенка звонко смеётся,
Подлые времена.
Ещё недавно здесь кайф ловили лишь дети —
Сегодня у них иная игра.
В чьих-то умах недовольство и ропот,
А в чьих-то — давно тишина.
Я видел лицо своего соседа,
Он мимо прошёл, не оставив мне света.
Мёртвым огнём его горели глаза.
Стёртые ленты дорог, и на трассах
Новые хиппаны.
Те, кому стыдно, давно уже спились.
Мы снова с тобою остались одни.
Маленький мир ваших тёплых помоек,
Всё, что ты видишь, — огни новостроек.
Смейся, дерзай, начинай пить запоем.
Ты просто устал каждый день быть героем.
Круг бытия — ты остаёшься изгоем.
Весело петь, понимая нелепость
Всего того, что вокруг,
День ото дня ощущая на теле
Прикосновенья назойливых рук.
От пустоты и случайных вопросов.
От революций и подлых доносов.
Поезд, который тащил нас по жизни,
Встрял где-то там в тупике.
И это новая смерть на новом витке.
На руинах счастливого детства
Строить себе новый храм.
Передвигаясь бездомною тенью,
Остерегаясь удушливых ям.
Знать красоту опустевших селений
И, не меняя своих убеждений,
Двигаться вдоль горизонта на север,
Не понимая, куда дует ветер,
Не поддаваясь соблазну сомнений.
Видимо, мне повезло, раз я верю
И знаю, чего я хочу.
Чудно смотреть, как меняются люди,
Особенно те, кого я люблю.
Или любил. А скорей ненавидел.
Да, я, конечно, всё это предвидел.
Но выбор сделан. Назад нету ходу.
Я иногда понимаю природу.
Ты мне сказала:
«Не пой, это похоже на рвоту».
1998

В Шиферодвинске

Как наплакал кот, как шумел камыш,
Как срывало шифер с высоких крыш
В криминальных районах в мирные времена...
Комендантский мешок для твоей темноты,
Здесь заместо деревьев вырастают лишь пни,
Только яма на яме, а шпана на шпане —
Завтра снова суббота...
Расскажи мне, откуда приходит весна,
И по чьей тишине здесь ползут поезда,
Разрывая на части неприступность границ...
Мимо детских рисунков и покинутых снов,
По рукам, по умам, по основам основ
Триумфальное бегство от себя самого —
Никуда, никуда, никуда, никуда!..
Невозможно забыть этот стрёмный подвал.
Ты ведь сам из таких, кто порядком устал
Видеть лица всех тех, кто рядом с тобой.
Генералы иллюзий, солдаты тоски,
Беспощадное время нас рвёт на куски.
Каждый сам за себя, и только бог — против всех,
И ничего не поделать...
2004

Утро нового дня

Покидая зал ожидания, нарушая законы времени,
Попирая участки совести уходящего тысячелетия...
Кровожадные псы истории, здесь ничто не сравнится с памятью.
Небеса на заре тревожные, да слова, в пустоте увязшие.
Постоянное чувство голода, нездоровая жажда праздника.
В подворотне шпана матёрая, а в карманах весна и семечки.
Привыкай относиться с юмором к бугоркам на солдатских кладбищах.
Каждый день отбирают Родину, и повсюду воняет падалью.
Безобразные сны-знамения, ожидание скорой гибели.
Ранним утром я выйду из дому с пониманием неизбежного,
Справедливого и надёжного приговора для всех оставшихся,
Кто не понял по своей глупости, что подохнем все до единого:
Вонь городов, пепел пожаров, убийственный смех непонятных стихов,
Цветные огни голливудских кварталов, довольная жизнь в свете прожекторов.
Но всё, что я помню, и всё, что я знаю, останется рядом со мной навсегда.
На планете, покинутой злыми богами, зачинался рассвет —
Утро нового дня!!!
1997

Никто не придёт

Там, где солнышко садится за горизонт,
Где отравленное я превратилось в мы,
Где красивая смерть — самый лучший исход.
Если повезёт — то не пронесёт.
От подаренных игрушек до слепых детей,
От разбитых кулаков до безумных идей.
По потушенным надеждам продолжаем вперёд,
Там никто не ждёт, там никто не ждёт.
По испуганному эху и поездам,
Утирая слёзы от злых побед,
В сотый раз кончая с собой,
Воскрешаю — и снова в бой.
И съезжает вечность от пустоты,
От пересоленной пищи и духовной еды.
Одиночество примет, сохранит и спасёт,
Ведь никто не поймёт, никто не поймёт.
Падает снег на лихую башку.
Снова, как раньше, как прежде, встаю
В грязных ботинках и в рваном пальто,
Бесплатно прохожим дарую тепло.
И ничто не вечно, но всё как всегда,
Умирала любовь, расцветала весна.
И когда я умру, будет гололёд,
И никто не придёт, никто не придёт.
И с новой болью мы вступим в очередной двадцать первый век,
И заплачут деревья, и засмеётся казённый асфальт.
И мой сказочный друг ненароком посмотрит в пустое окно.
Он закроет за собой дверь, ему нечего будет сказать...
1993

Мальчик упал в говно

С неба звёздочка упала
Улетал Гагарин в космос
Далеко за горизонтом есть чудесная страна
Зацинкованные братья
Полированные сёстры
А в протянутой ладони таял снег, на дворе зима
Депрессивные потомки
Гармоничные праде́ды
Мир делил свой апельсин, и мне досталась кожура
Ненаписанные песни
Зашифрованные звуки
Да и стоит ли весна того, чтоб её ждать?
С неба звёздочка упала
Улетал Гагарин в космос
Далеко за облаками есть чудесная страна
1994

Уносимся прочь

На груди — медаль «За измену Родине».
На стене — плакат о достойном будущем.
Широка страна, но мешок за спиною по-прежнему пуст.
Добровольцы ложатся на снег, добровольцы питаются снегом...
Но сегодня лето — и, значит, нам не по пути.
Малолетки просрали рок-революцию.
И та, что любила меня, отныне сидит на игле,
Ей снятся чудесные сны, про то, как кто-то ВЗЯЛ И НЕ УМЕР
У речки Вонючки повстречаемся вновь.
Нам уже не вернуться — мы уносимся прочь.
Голодать — это значит уметь понимать свою правоту.
Но барыги тоже умеют и любят жить в кайф.
Вавилон невозможно убить, его можно лишь убивать.
Ваньку-встаньку всю жизнь пинали, но он, сукин сын, не умеет лежать.
Ну и как же теперь просыпаться, как же теперь засыпать?
Орать в пустоту свои песни, а после пить и молчать...
И когда мой пузырь взорвётся с грохотом у вас на глазах,
Я взлечу наверх — и разом сойду с ума,
Чтоб у речки Вонючки нам встретиться вновь.
Нам уже не вернуться — мы уносимся прочь.
1996

* * *

Хлорированный запах общежитий
Задроченный ребёнок у окна
Стерильный кайф и воздух помещений
Солёная, но честная слеза
Остатки парафиновых желаний
Стекая на пол, липнут к башмакам
Часы покажут правильное время
Униженным нейтральным городам
А под кроватью притаились звери
Послушные, бумажные молчат
Я напишу на них стихотворение
Подует ветер, и они сгорят
Закончится ещё одно столетье
Задроченный ребёнок у окна
И тихо стонет раненое эхо
В кармане выходного пиджака
1996

Живой

Я не погиб при Хиросиме,
Я не погиб при Нагасаки,
Я умудрялся оставаться в окопе,
Когда все поднимались вперёд для атаки.
В Сталинградской битве остался живым,
Не бросался под танки на Курской дуге,
Своим телом дзоты не накрывал,
Ни одной медали не получил,
Был проклят всеми,
Но остался живой!
Я не погиб во время бомбёжек,
Во время пожаров я не горел,
Я уцелел во время репрессий,
И снайпер не мог взять меня на прицел.
В голодный год был сыт как свинья,
Во время потопа не смог утонуть,
В гражданской войне был сам за себя,
Предал Родину несколько раз,
Был проклят всеми,
Но остался живой!
Во время заразных болезней
Был здоровым, как богатырь,
Во время лихих революций
Скрывался в дремучих лесах.
Косил армейскую службу в различных крейзах,
Чтоб не работать, притворялся больным,
Бежал из плена и вернулся домой,
Меня никто не любил,
Я был проклят всеми.
Но я остался живой!
1993

На деревню дедушке

На заплёванном тротуаре моё детство лежит и стонет,
Оно плачет и просит пощады, но в этой стране не привыкли верить.
Найдутся железные факты и бетонные аргументы,
И как-нибудь рано утром моё детство выведут в чистое поле...
Ненасытной пустотою накорми свои глаза,
По лицу течёт слезинка будто мёртвая река,
И запачканы ботинки, словно детские картинки,
Развязалися шнурочки, вот такие заморочки...
Так не надо «ля-ля», а то нас задавит «би-би»,
И всем нас осталось не так уж долго ползти по перепаханным снам.
И я не знаю, что было, и я не знаю, что будет,
Если я не успею собрать свои вещи и уйти поскорее
На деревню дедушке...
1993

По дороге домой

Выходить наружу лишь по праздничным дням,
Без особых причин, без особых подлян.
Улыбнуться всем тем, кто глядит тебе вслед,
Ощущая усталость от прожитых лет.
Я шагаю по трупам, по выжженным снам,
По пустым коридорам и прочим местам
Рационального гетто...
По дороге домой...
Пусть горят города в неизбежном огне,
Пусть скайфуются те, кто сидит на игле,
Их жалеть не придётся, надо будет втоптать,
Разорвать на кусочки, а после воздать
По заслугам всем тем, кто уносится вдаль,
Оставляя другим пустоту и печаль
Как поражение веры...
По дороге домой...
Тормознуться в начале, обломаться в конце
Или взять очутиться на том рубеже,
Где срываются маски и рвутся тела,
Где взамен этой пакости хлещет весна.
Жизнь несётся рекой, продолжается бой,
И не важно, что будет с тобой или мной
В тот миг, когда мы очнёмся...
По дороге домой.
1997

Встретимся

Замкнутый круг.
Мечтаний моих игра.
Кто мы теперь? Кто видит завтра? Кто понял вчера?
Вечный покой.
Сны о том, чего не бывает никогда
И даже там, где нас нет. Что-то внутри
Вновь проглотило обиду —
И сок течёт по щекам,
И ветер дует сквозь щели...
Этой зимой
Будет впадлу замёрзнуть мне
И ещё двум или трём
Моим самым близким врагам.
На этой земле война,
Здесь не помнят иных времён,
Здесь каждый день
Рождается столько... и столько же сходит на нет.
Эстетика бунта —
Она так красива в книгах,
В магнитоальбомах
И прочей тусне, не имеющей отношенья
К тому, что зовётся жизнь,
К тому, что зовётся смерть.
С той стороны окна
Уже нет ничего, только холод и тьма.
Жить-промышлять
Пропитанье на завтрашний день.
Что с того, что каждый из нас
Жрёт ровно столько, сколько он стоит?
Падать, вставать, двигаться в сторону неба,
Видеть рассвет
И знать о том, что на свете есть что-то другое...
Петь о любви,
Петь о страшных ненужных вещах,
Загружать малолетних детей,
Которые после придут домой
И будут пить свой уютный трёхкомнатный чай,
А свои будут ставить стаканы, наполняя их горькою правдой.
Аплодисменты. Как охота взять провалиться сквозь землю.
И это не старость — это просто
Мир поперхнулся очередною победой!
А когда всё пройдёт,
Когда будет уже всё равно,
Все слова разлетятся,
Имена и мелодии будут забыты,
Выпадет снег,
И фото в альбоме покроется жёлтой коростой времён,
И в их жерновах перемолется вечность —
Взять полюбить человечка за то, что он есть,
Взять да убить его, зная о том, что ты можешь лучше и выше...
Вот и конец,
Пять куплетов, шестой — просто как оправданье
Перед собой,
Перед теми, с кем, может быть, встретимся позже,
Где-нибудь там,
На пока непонятных далёких орбитах,
В центре всех звёзд.
Космос зовёт, он даёт эту силу.
Что пожелать
Тем, кто останется целым? —
Жить-доживать
И готовить себя к чему-то другому...
Мы ещё встретимся,
Мы ещё обязательно встретимся
Где-нибудь там,
На пока непонятных далёких орбитах,
В центре всех звёзд.
Космос зовёт, он даёт эту силу.
Время — оно не властно над теми,
Кто въехал в вечность...
Что пожелать тем, кто останется целым?
Что пожелать тем, кто останется целым?..
Мы ещё встретимся.
1997

Лето

Убитый реальностью психоделический мир,
Задавленный хохотом озверевшей толпы,
Затравленный лаем сторожевых кобелей.
Мне тоже когда-то казалось, что мы могли бы стать лучше или добрей.
Но каждое лето здесь снятся холодные сны.
В прокуренных комнатах дым заволакивал небо.
Синоптики верят в неизбежность гражданской войны,
Они знают вопросы, на которые ты не дашь им ответа.
Одни копят лёд в надежде его продать,
Другие поют, понимая, что всё безвозвратно ушло навсегда.
Святая весна, холодные руки,
И шлифтастый профессор одним только взглядом разденет тебя догола.
А стоны и крики давно уж слились воедино,
В казённых домах — только копоть и боль этих стен.
Как много проблем — нерешённых и неразрешимых,
И намёком сквозь щели сочится похожий на пулю завтрашний день.
Смотри, как растут города на спинах полей,
И как падает лес под ударами страшных машин.
Всё, что было родным, превращается в пепел и дым.
Скоро некуда будет бежать — и тогда, может быть, мы вернёмся обратно.
Но не каждая сказка предвещает счастливый конец.
Вышло наоборот — всё само поменялось местами.
А чего ты хотел, когда свято смеялся, любил и терпел?
Ты не думал о том, что компьютерный век
Распахнёт пред тобой свои жадные файлы.
Я ждал очень долго и мог бы ещё подождать —
Купить себе совесть, принять чью-то веру, а после всё залитовать.
Слепая надежда, неспособность молчать.
Просто время уходит, просто больше его никогда не догнать!
И так будет долго — семь дней, но настанет восьмой,
Ты выйдешь за рамки того, что зовётся судьбой,
В ладонях твоих будет пыль остывающих звёзд,
И нет смысла жалеть о былом — лучше взять и устроить ещё один дождь.
Лето, твоя песенка спета.
Осень — нужно ждать до утра.
Лето — доползти до рассвета.
Осень, отпирай ворота.
Осень — нужно ждать до утра...
1999

Грязь

Гусиной кожей покрылся мир,
Я наступаю ногой на небо.
Латать заплаты для вечных дыр,
В стране снегов дожидаться лета.
Весь мусор вон — сегодня праздник,
В святом борделе всем хватит места,
Тяни ладони — вот кнут, вот пряник.
Когда тошнит — это значит честно.
Огни горят на седых курганах,
Я вижу соль на оживших ранах.
ГРЯЗЬ — ЭТО СПОСОБ ОСТАТЬСЯ ЧИСТЫМ
Пусть сгинет страх, пусть сомкнутся стены,
Ещё один себе режет вены.
Есть люди-черви и люди-птицы,
И есть иные — самоубийцы.
Они взлетают не вверх, а вправо,
Всё от того, что им просто мало
Повиноваться слепым инстинктам,
Давить слюну, любя своих ближних.
И если пот прошибает тело,
Тогда всё ясно — смелей за дело.
ГРЯЗЬ — ЭТО СПОСОБ ОСТАТЬСЯ ЧИСТЫМ
Артюр Рембо притворялся старым,
Когда лежал на больничной койке.
Он жил со мной на одной площадке,
Мы с ним кололись одной иголкой.
Я не читал его стихотворений,
Хотелось просто побольше кайфа,
И вот однажды нас всех не стало,
И я очнулся — меня достало.
Пусть купола разноцветных храмов
Горят огнём вековых пожаров.
ГРЯЗЬ — ЭТО СПОСОБ ОСТАТЬСЯ ЧИСТЫМ
И реки гноя текут наружу,
Внутри меня завывает ветер,
Мясные кучи смердят отравой,
Я поперхнулся корявой правдой.
Не заржавеет, не растворится
Смешная песня про недотрогу,
Среди любви, цветов и гуманизма
Разбитым лбом пробивай дорогу.
Всё будет так, как должно случиться,
И с этим трудно не согласиться.
ГРЯЗЬ — ЭТО ВОЗМОЖНОСТЬ ОСТАТЬСЯ ЧИСТЫМ
Гусиной кожей покрылся мир,
Я наступаю ногой на небо.
Латать заплаты для вечных дыр,
В стране снегов дожидаться лета...
1998

Тысячи долгих дней пустоты

Над банановой республикой снова снега,
За окном минус двадцать и злая пурга,
Заметает следы уходящего дня,
Напевает мне песню прошедшего лета.
Опоздавшим на праздник, не пришедшим на бал,
Тем, кто выплеснул всё или просто раздал,
Но не стал торговаться с капризной судьбой,
Пробуждая в сердцах беспокойное счастье.
Бежать босиком по холодной росе,
Ранним утром проснуться в высокой траве,
Пожиная ошибки заблудших отцов,
Понимая своё предназначение...
Забинтованный ангел спустился с небес,
Он вчера был распят, а сегодня воскрес,
Но на ярмарке жизней по-прежнему шла
Боевая торговля дешёвым товаром.
Властители судеб вершили суды,
Мне уже двадцать пять, я со многим на «ты»,
Натыкаясь на глотки и ржавые лбы,
Я пытаюсь пробиться к родному порогу.
Оскорблённой России уставший поэт,
Ты поверил лишь в то, чего давно уже нет,
И в нависшем молчании витает вопрос:
Отчего я вдруг стал ненормально брезгливым?
В полированном мире так заведено,
Что на каждый твой взмах есть команда «На дно!»
И когда ты пронзаешь небесную синь,
За тобой наблюдают зрачки окуляров.
Они молятся, суки, на наши дела,
Но однажды их всех перережет весна,
И не дай бог когда-нибудь нам повезёт —
Они все поперхнутся такой красотою.
Атеисты мечтают о новой войне,
Я плевал им в лицо, я один на Земле.
Очень трудно начать и идти до конца,
Каждый сам по себе, каждый сам за себя...
Над банановой республикой снова снега,
За окном минус двадцать и злая пурга,
Заметает следы уходящего дня,
Напевает мне песню прошедшего лета.
Обмороженный город лежал в темноте,
На часах была полночь, я шёл по Земле,
Истощённые люди смотрели мне вслед,
Провожая меня, кто молитвой, кто песней.
И пахнёт холодком из далёких глубин,
Ты поймёшь, что остался один на один.
И слова растворятся в немой тишине,
Ты успеешь промолвить последнее «здравствуй».
1999

Маяк над соломенным городом

Маяк над соломенным городом,
Весна на Заречной улице.
На небе воняли пожарники —
Продажные и равнодушные.
И вот, что об этом я думаю:
Хуйня, да и только, не хватит слов,
Чтоб обо всём рассказать или просто спеть,
Да и не поверит теперь никто.
И мой корешок попал под трамвай —
Перерезало ноги, да цела башка,
Значит, будем жить, значит, будем жрать,
Будем вверх расти, будем расцветать.
Наблюдая за тем, как сбываются сны,
По литому снегу до сухой весны.
За эпохой гонореи будет Болдинская осень.
Красотой спасённый, вновь воспрянул мир.
И однажды утром я взглянул в окно —
За окном темно и невесело.
Проворонил солнышко, прочавкал рассвет.
Не пали солому — рядом ходит мент.
На колёсах в небо и назад, в подвал, —
Гражданин похлопал, гражданин стебал,
Ткнул в лицо с любовью мировой правопорядок.
Понимай как хочешь мудрость детских сказок.
Маяк над соломенным городом,
Весна на Заречной улице,
На небе горели разведчики —
Живые и огнеупорные.
И вот, что об этом я думаю:
Любовь, да и только, не хватит слов,
Чтоб обо всём рассказать или просто спеть,
Да и не поверит теперь никто.
Совершая харакири на глазах у всей толпы,
Позаботься, чтоб всё было поправдивей, чем в кино, —
Ради будущих посевов, ради прошлых поколений,
Ради стоптанных ботинок и обшарпанных ступеней.
Сумасшедшую невесту вдруг стошнило под венцом.
С неба капал дождик ледяным свинцом.
Рисовал пацифик, выливал кастет —
Неохота, братцы, умирать зазря.
Маяк над соломенным городом...
Весна на Заречной улице.
1994

Про дома...

Я спою вам песенку, а про что — не знаю сам.
Может быть, про весело или про смешно,
Иль про девку-дурочку, что влюбилась в пидора, —
Сирота казанская мёрзнет на ветру.
Дело было в Питере — там всегда случаются
Чудные истории, прямо как в кино.
До сих пор не верится, лишь душа калечится,
Напевая гиблую песенку свою.
Я не буду пичкать вас приторной поэзией,
Не дождётесь вежливых и красивых слов.
Догоревшим солнышком вниз на землю ёбнулся
Человек по имени Саня Башлачёв.
Я хотел спеть песенку, а про что — не знал и сам.
Я хотел за волосы, вышло за глаза.
Выходя на улицу, обрати внимание,
Как съедают белый снег чёрные дома.
1995

Прошлогодний снег

Тишина — где-то мент родился.
Урожай не сберёг потомство.
Подарили без картинок мне книжку,
Я решил её оставить на память.
На столе лежат вчерашние страсти.
Ты смотри, как улыбаются зубы.
Будет и на нашей улице праздник,
Маскарад и всенародное бегство...
Тихо падает с неба прошлогодний снег...
Параллельные пустые квартиры,
Обитатели колодцев и башен
Толстокожие удержат столицу,
И победа снова будет за нами.
В чистом поле бежать и помнить,
Поскользнуться на тротуаре,
А потом проснуться мёртвым и верить
В справедливые дела и погоны...
Тихо падает с неба прошлогодний снег...
В темноте догорает свечка,
У окошка сидит старушка,
Заплетает свои волосы в косы,
Ожидает долгожданного мужа —
Видно что-то где-то там не случилось,
Просто кто-то здесь чего-то не понял,
Это мясо раньше было солдатом,
А умом солдатик не отличался...
Тихо падает с неба прошлогодний снег...
1996

Квартиры

Когда тебе станет стрёмно, как этим трамваям,
Когда всё, что вокруг, будет неузнаваемо
По одной лишь причине, что ты отравился,
Но не поломался и не удавился,
Изнутри наружу бомбой рвётся весна —
Со мной не раз так случалось, но проходило всегда.
И вот ещё один приход, ещё один отходняк.
Пусть за окном непогода — я втолкаю косяк.
Когда тебе станет жутко, как этой дворняге,
Когда правда — в лицо, когда закончатся драки,
Мировые проблемы вселенского быта —
Здесь никто не забыт и ничто не забыто.
Поезда нас увозят в туманную даль,
Мы там поём для народа, и его мне не жаль.
Я не приемлю глубокой российской тоски —
Я утонул в ней, а это — другие стишки.
Когда тебе станет грустно, как этому небу,
Оттого, что под ним существует планета,
И на этой планете, в одном глухом городишке,
Ты живёшь и читаешь крамольные книжки.
Но как только стемнеет — время гулять.
Тебя вчера звала в гости одна знакомая блядь.
Ты заночуешь, а утром скорее уйдёшь
Туда, где меньше людей, и где всегда идёт дождь.
И этой ночью ничего мне не приснится такого,
Чтоб наутро я мог идти ломать эти горы —
Наоборот, всё будет мокро, прохладно и сыро...
Я хотел бы, чтоб это был дом, но это чья-то квартира.
1997

Торчок

Ещё одна стена на моём пути.
Не привыкать — уж не в первый раз,
И не первый год, и не в первый класс —
Уходил пацан на войну.
А смешные людишки всё играли в картишки,
Покупали детишкам книжки,
Покупали детишкам сказки
Про то, как приручили смешных зайчат,
Про то, как наказали свирепых волчат,
Про то, как зарубили большого медведя,
И мяса хватило на целую зиму.
Переболит —
Не такое терпели.
Пережуём —
Да не это жрали.
Липкие сны поприлипали.
Гнойные мысли не отпускали.
Душа цвела и рвалась наружу,
За оболочку людских понятий.
Придуманный страх приблизил конец,
Вот такой вот расклад — да ты, братан, молодец.
Да и я не дурак, да и он не козёл,
А тот — вообще, просто кайф, — он лежит в земле.
И все мы заебися парни,
И все мы заебися парни,
Когда не поём,
Когда не кричим,
Когда просто гниём и молчим,
Когда просто врём и молчим.
Мир трезвел на глазах,
Мир превращался в стекло,
Мир становился умней,
А я не хочу —
И я буду торчать.
Весело всем —
А ну давай Новый год! —
И пускай веселится-гуляет народ,
Собирается в хоровод,
Собирается в хоровод.
А иначе нельзя,
А иначе любовь не любовь,
Война не война,
Мент не мент
Я не я,
Да и ты не ты.
Вспомни, как убегая на волю,
Карналы^* разрывали ряды.
Знаешь ли ты, отчего в этом теле
Поселился лукавый Гитлер?
Это не ты.
Нет, не бойся, это не ты.
Это было всё понарошку,
Это было давно и не вправду.
Зачесались кривые зубы.
Вырви клык — красиве́е будешь.
Не ходи босиком по снегу —
Если сдохнешь, никто не вспомнит.
Поле-полюшко,
Могилка-копилка.
Палочкой-выручалочкой
Ёбни по голове,
Чтоб запотели мозги,
Чтоб загорелись глаза,
Чтоб охуели дружки
И чтоб сбежала жена.
И ты не думай потом ни о чём —
Всё это было когда-то во сне,
И пусть всё это не стоит говна,
Но велика ли беда,
Велика ли беда?
Мир трезвел на глазах
Мир превращался в стекло
Мир становился умней
А я не хочу —
И я буду торчать.
Наступала весна!
Наступала весна!
Ещё одна стена на моём пути.
Не привыкать — уж не в первый раз,
И не первый год, и не в первый класс —
Не вернулся пацан с войны.
Выделялась слюна.
Выделялась слюна.
Выделялась слюна.
Выделялась слюна...
ОТТЕПЕЛЬ, ЁБ ТВОЮ МАТЬ!
^* Детская командная игра, также известная под названием «Кандалы» (или «Ко́ндалы»).
1994

Голод

Голод. Третьи сутки холод.
Из потайных карманов лезет наружу осень.
Я перестал смеяться, смех — это те же слёзы.
Жаль, что опять напрасно, жаль, что опять всё то же...
Долго ещё до дома — сквозь темноту кордона,
Мимо кричащих окон, по тишине упругой...
Рвутся тугие нервы. Годы и километры.
Крепко сжимают пальцы окоченевший воздух.
Время гнилых устоев — мельницы ждут героев,
Ждут берега чужие тех, кто уходит в море.
Страшно бывает утром, к вечеру всё проходит.
Сны — это только средство от беспросветной скуки.
Здесь не бывает больно, здесь уже все привыкли
Рвать пустоту на части или ширяться пылью.
Плотно сидят на кайфе новые гегемоны.
Жадно вкушают счастье люди с глазами зомби.
Цепи Нового Света, небо взорвёт ракета.
День ото дня всё выше травы и небоскрёбы.
Страны третьего мира помнят историю Рима.
Что же здесь с нами стало, что же здесь с нами было?
Снова часы на башне отбарабанят полночь.
Вечность застынет в камне — и бесконечный космос
Будет смотреть с тоскою на ненасытный хаос,
На города в руинах, на всё, что от нас осталось...
2003

Феодализм

Камнем вниз, кипятком по темени
Феодализм как примета времени
Шум машин, звуки новой музыки
Холод ползёт, поедая заживо
Сны о том, что не всё отравлено
Пей до дна чашу горькой азбуки
Собирая слова по косточкам
Пусть стихи возгорятся пламенем
Всё закончится многоточием
Там, где нас нет, всё давно украдено
Навсегда... Навсегда
Ветер поёт в заколоченном доме
Песню про то, что нет иного пути и конца
Урожай обернулся голодом
Детский смех оборвался хохотом
Я не знал, что за всё заплачено
И давал на хлеб обездоленным
Набираясь презлого опыта
Различать по цветам и запахам
Узнавать по следам, по волосу
То ли зверь, то ли декорация
На морозе стоит, кривляется,
Корчит рожи слепым охотникам
До утра — им будет весело!
Будничный цирк, запотевший автобус
И сонные зомби колоннами прут в никуда
Тусклый свет одиноких лампочек
В коридорах госбезопасности
Пусть в эфире дерьмо-похабщина
Им так всем не хватало гласности
Рок-н-ролл — это тоже денежки
Таял снег в середине осени
Мне хотелось объесться плесени
Детвора ловит кайф от Prodigy
Я очнулся в глубоком месиве
Без лица, без грехов, без памяти...
2000

Так горит степь

Высыхало молоко на губах
Заметало дороги снегом
Хоронили на пустых площадях
Тех, кто выжил и вернулся с рассветом
Оставляя за собой тишину
Как последнюю надежду на чудо
Дети мёрзнут в озверевшем лесу
Потерявшие себя и друг друга...
Заколдованный, таинственный мир
Заколдованные окна и двери
Мы попрятались в потёмках квартир
Не найдя себе ни места, ни цели
Этой ночью снова был звездопад
На него глазели норы и щели
Нам осталась только выжженная трава
Нам остались только дни и недели
ТАК ГОРИТ СТЕПЬ
Песни юга и севера
На перекрёстках дорог
Где нет понятия времени
Но есть понятие пожизненный срок
Все революции сдохли
Все города обречены
На то, чтобы копить в себе
Ужас и боль, ужас и боль...
А космонавты летают,
Они не знают тепла
Им снится Чёрное море
Хотя вокруг только холод и тьма
Они забыли про нежность
И притяженье Земли
Лишь только яркие точки
На бесконечном пути... ТАК ГОРИТ СТЕПЬ
Забинтованные мысли, слова
Псы-юродивые, пляски и стоны
Незнакомая чужая земля
За колючей пеленой этой зоны
За хрустальными осколками снов
Погребённых под руинами воли
Это утро наступает, и ты его ждёшь
Под колёсами сомнительной доли
А здесь судорогой сводило мосты
И кусками затиралось детство
Суеверные, косые дожди
Превращали грязь в холёное тесто
Этой ночью снова был звездопад
На него глазели норы и щели
Нам осталась только выжженная трава
Нам остались только дни и недели...
ТАК ГОРИТ СТЕПЬ
2001

Золотой храм

Когда я иду по нейтральной земле, когда вроде всё ясно, но в каждом окне
Сотни призрачных глаз, наблюдая в прицел, строят планы на завтра,
и я б не хотел
Стать мишенью потустороннего тира или сладкой добычей реального мира,
Унося свои ноги из вечного плена к размытым границам весны...
Проснись, поджигатель, предчувствие моря зовёт нас вперёд через минное поле,
К другим берегам, где профессионалы, заткнув свои рты, устремятся в анналы,
И та красота, что запрятана где-то, покажет лицо — и расплачется небо,
По тонкому льду босиком до рассвета, пытаясь хоть что-то понять...
Красивые сны, современные взгляды на жизнь и на смерть, и на тех, кому рады
В культурных притонах, пропахших соломой, из чучел друзей
или бывших знакомых...
А где-то вблизи, за стеклянным забором, — иная война, там другие законы,
И ветер поёт в унисон те же ноты под нежную музыку сфер.
Но в комендатурах бетонных империй привыкли работать без рассуждений.
Их воинству нету числа — даже время не в силах расставить их всех по местам.
Под ломанный ритм ошалевших тамтамов уходят свои вниз по руслам оврагов.
Я помню ещё их счастливые лица, но разве я мог предсказать...
Сжигая Золотой Храм, сжигая свой Золотой Храм
По порванным венам, по выбитым стёклам
По непрерывным коротким гудкам
Уходим на волю
Уходим на волю
2003

Движется следом

Холодный январь опять дует в спину.
Охота пойти достать героина,
Охота бежать, бежать без оглядки...
Ты снова играешь со стенами в прятки.
Вчера был парад, сегодня безделье.
Остатки еды, ледяное похмелье.
Молчит телефон, никто не позво́нит.
Ты вправе считать, что тебя ещё помнят
В картонных домах с искусственным светом,
Голодной зимой, прожорливым летом...
Дыхание звёзд за спиной — там кто-то движется следом.
А здесь короли и наркобароны,
Одни как шакалы, другие — вороны.
И если нет сил, значит, нету свободы:
Одним — во дворцы, другим на заводы.
Ты выйдешь из дома затравленным зверем,
Считая на пальцах рывки и потери,
Пытаясь понять и скорее очнуться...
Но вечер придёт — и тебе снова грустно
В картонных домах с искусственным светом,
Голодной зимой, прожорливым летом...
Дыхание звёзд за спиной — там кто-то движется следом.
У радикалов говно на губах — им просто
Молоть языком. Колючие злые стены.
Но когда я с тобой, я сильнее в сто раз — и это
Не даёт мне покоя, не даёт мне покоя...
Холодный январь опять дует в спину.
Охота пойти достать героина,
Охота бежать, бежать без оглядки...
Ты снова играешь со стенами в прятки,
Ты снова играешь со стенами в прятки,
Ты снова играешь со стенами в прятки...
2002

Плен

Ритмы жестокой голодной улицы,
Красная морда упрямого пьяницы,
Жизнь общежитий бетонного бункера —
Здесь ничего никогда не меняется.
Песни любви — как и песни протеста.
Там, где был дом — только мокрое место.
Лысый асфальт утрамбованной площади.
Нас поглощают ямы и трещины,
Междоусобицы, деньги, наркотики,
Патриотизм клинической свастики,
Глупая старость и всё, что с ней связано.
Здесь, несмотря ни на что, продолжается плен.
Ветераны войны с тылом,
Пионеры дремучих истин,
Архитекторы нагромождений,
Одиночества и поражений.
Те, кого задостало время,
А потом заклевала стая,
Чтоб наутро опять всё снова
«Делать зомби», ни хрена не врубаясь,
Зачем самолёту крылья?
Зачем самолёту крылья?
Ты не чувствуешь холод постели,
Засыпая в уютной казарме.
Все предатели живы и в деле.
Гордо реют чужие штандарты.
Миллионы и миллиарды
Непомытых и бестолковых.
Злые карлики и гиганты
Разрывают сердца влюблённых.
Из глубоких убожеств наружу
Выползает примитивная гадость.
Мы могли бы быть ближе друг к другу,
Но кто-то решил, что нас не осталось.
Плен! Продолжается плен!
2006

Салют и бомба

Эхо минувших трагедий, серость спасёт эту власть.
Взорвать тишину привилегий, чтоб не было стыдно любить или красть.
Я знаю, что этого мало, и что боль никогда не пройдёт,
Но этой зимой в полутёмных кварталах на смену рождается новый народ.
Салют и бомба — сквозь бесконечные долгие дни.
Салют и бомба — прочь от бессилия этой тоски.
Мифы двадцатого века, рай в катакомбах удушливых грёз.
Те, кто не помнит Совдепа, смотрят наверх и не видят там звёзд.
Небо становится дальше, и нет смысла кричать ему «Стой!».
Вчера мы опять не вернулись из боя, а утром очнулись на передовой.
Салют и бомба — сквозь поколения, голод и страх.
Салют и бомба — мир остывает у нас на глазах.
Падает снег, и уже ничего не понять.
Ритмы бандитской эстрады, гордая зависть, печальная злоба.
Ты мог бы убить их сегодня, но завтра они всё опять начнут снова.
Так было, так есть, так будет — провокаторам хватит на хлеб.
Тихушники рыщут в поисках кайфа, но им никогда не выйти на свет.
Салют и бомба — жаркие страны, чужие моря.
Салют и бомба — стылая Родина, снова зима.
Падает снег, и уже ничего не понять...
2006

Иллюзия дней

Бедные люди в пивных вечером после шести.
Стоны глухонемых. Тот, кто вернулся с войны
И не нашёл свой дом — только пепел на месте того,
Что когда-то казалось несбыточным сном, а теперь здесь кабак и торгуют вином.
Мир таким, каким я его представлял, облажался вконец —
Остался песок да горечь обид, забытых мелодий тревожный звук.
Твой классовый враг сказал, что завтра ты будешь стоять на углу
И протягивать руку, протягивать руку...
Помнишь ли ты тот день, когда в первый раз проиграл,
Отказался платить по счетам и покинул привычный вокзал?
Продолжая охуевать, вспоминая былые дни,
Как хотелось бы верить и знать, что у нас ещё всё впереди...
Но небо плюёт кровавым дождём, злость закипает, она как ртуть.
Ты можешь продать или даже купить, но тебе никогда не удастся свернуть.
И лбом об асфальт стучат времена, всё, что ты слышишь, — протяжный вой
Патрульных сирен, милицейских машин...
Город заснёт к утру, но заводы дают металл,
Свиньи снимают весь смак, и луна освещает рабочий квартал.
Голод! Реальность того, что завтра будет то же, что и сегодня,
Будет так же, как и подавно, а впрочем, хуёво
Жить так, как живёшь, не замечая того, что есть.
Рекламный плакат — он напомнит о том, что завтра опять будет нечего есть.
В случайных глазах ты увидишь любовь, кто-то чужой тебе скажет «Прости!»
Вот и весь коммунизм, вот и вся правота непонятной хуйни...
Бедные люди в пивных вечером после шести.
Стоны глухонемых. Тот, кто вернулся с войны
И, не найдя свой дом, поселился на пьяном углу.
Беспризорные дети остаются детьми, когда хлебные крошки тают во рту.
Мир таким, каким я его представлял, облажался в конец —
Остался песок да горечь обид, забытых мелодий тревожный звук.
Корявый аккорд нарушит покой, на несколько капель мне станет теплей...
А на улице ветер, на улице снова иллюзия дней...
на улице ветер, на улице снова иллюзия дней...
на улице ветер, на улице снова иллюзия дней...
1998

Жизнь в полицейском государстве

С газет и с экранов привычные лица —
Нам некуда деться и негде укрыться,
Одни уезжают, имея в запасе
Ещё одну Родину, но
Не всем так везёт, кто-то должен остаться
И всей этой мерзости сопротивляться,
Не дать уничтожить себя и другого,
Чтоб не было снова тридцать седьмого.
Один мой приятель лишился работы,
Теперь он отходит ко дну,
Семья его нищая вышла на улицы,
А он забухал, проклиная судьбу.
Не видя просвета в кромешном угаре,
Всё больше невинных людей
Кончают с собой или, что ещё хуже,
Рожают на свет ненормальных детей.
Ты мать защищал от побоев отца,
Ты был одним из немногих, кто пёр до конца.
И когда все устали, ты рванулся вперёд,
Но тебе преградили дорогу
Толпы грязных солдат, ненавистных ментов,
Они служат режиму таких же козлов —
Тем, кто строит дворцы, переносит столицы,
А тебе так охота пойти и забыться.
И если ты меня спросишь, что будет дальше,
Я промолчу, ведь чем дальше, тем хуже,
Нет повода для оптимизма и веры,
Есть тюрьмы, заборы, решётки и стены.
Ещё есть друзья и любимая баба,
А я из таких, кому этого мало,
Мне страшно за всех моих близких
Я вижу и знаю, к чему мы идём.
1998

Революции не будет

Из подворотни доносится лай.
В грязном парадном — одну на троих.
После успеть добраться до дома,
Чтобы уснуть в тёплой постели.
Не тормозить, не выделяться,
Систематически гнать, догоняться,
Привыкнуть к тому, что вокруг всегда много
Козлов, пидорасов и прочего сброда.
Искусствоведы, эстеты, поэты,
Ценители женских вокалов, мамбеты,
Хозяева жизни, ура-патриоты,
Матёрый криминалитет.
Тоталитарные лозунги
В стране остывающих грёз.
Экзистенциальные дуры
Умеют плакать без слёз.
В их жадных глазах отражается небо,
Не давшее миру ни капли дождя,
Но в каждой отдельно взятой квартире
На стенке — портрет дорогого вождя.
Ещё один год, и нас снова надули,
Всё промифовали — нас нет.
Я вижу, я знаю: здесь РЕВОЛЮЦИИ НЕ БУДЕТ.
Мудаки захватили власть в моём городе.
Листья желтеют раньше времени.
Годы, заводы, эксперименты —
Ты снова остался ни с чем.
Книжные черви старательно
Точат основы основ.
Воздух воняет рогатиной —
На ночь закроешь дверь на засов.
Радио голосом мёртвым
Будит людей ото сна,
Но в каждой отдельно взятой квартире
На стенке — портрет дорогого вождя.
Ещё один год, и нас снова надули,
Всё промифовали — нас нет.
Я вижу, я знаю: здесь РЕВОЛЮЦИИ НЕ БУДЕТ.
2003

Пепел

Полицейское утро настало.
Все капканы готовы к войне.
Ты идёшь по родному бурьяну.
Ты вчера оступился во сне.
Стекловатой осыпалось небо,
И за шиворот лезет зима.
Сколько лет нам ползти до апреля?
Холода, холода, холода...
Ты хочешь стать пеплом...
Лазареты и медикаменты,
Заводские ворота, тюрьма.
Всё равно, что там пишут газеты, —
Дети-зомби таращат глаза.
Я не знаю, кто прав, кто виновен,
Я не помню, кто помер, кто жив.
Лишь вагоны, вагоны, вагоны —
Это так продолжается жизнь.
Ты хочешь стать пеплом...
На зачуханном теле свободы,
Выжигая портачки-кресты,
Равнодушно поползли эшелоны
Вглубь огромной дремучей страны.
Здесь долги как мозоли, а это —
Верный признак того, что мы здесь.
И однажды с тупого похмелья
Твоя злость превратится в картечь.
Ты хочешь стать пеплом...
А фальшивое время смеётся.
Оно знает: сегодня мы все
Покупаемся и продаёмся —
Даже те, кто стоит в стороне.
Вам — молиться Меркурию в храмах,
Вам — жевать и лелеять мечты...
Каждый день, убирая парашу,
Получая взамен только сны,
Ты хочешь стать пеплом...
2001

Ноябрь в окно

По большой стране да с пустым мешком
Пробирался ночью, прятался днём
По лесам и оврагам, по окольным путям,
По облысевшей земле — навстречу солнечным дням.
Не обмелеет река, не догорит уголёк.
Одни рожали детей, другие шли на восток.
Одних ломали и гнули, других били плетьми.
Смеялось небо взахлёб — мы становились людьми.
И мне становится стыдно за грядущую срань,
И если это цена, я не плачу эту дань.
Ты попытайся оставить след на мокром песке.
Сегодня петь нелегко, а завтра будет — вдвойне.
Похорони все победы, откопай зыбкий страх,
Расправь потёртые крылья, сделай призрачный взмах.
И, зашифрованный наглухо, выйду во двор,
Увижу ваши дела — и испытаю позор.
В твоей постели тепло, но холод рвётся в дома.
Мне так хотелось бы знать о том, что скоро весна.
Но за дверями морозы, там кончается век,
И в сапогах реализма я топчу грязный снег.
Пусть с каждой нотой всё больше, с каждым риффом больней:
Гитара — это душа и рвутся струны на ней!
Я погибал в эти дни, я был готов навсегда
Разрушить собственный мир и сжечь свои города.
И чей-то голос шептал мне:
«Ты не смеешь, постой!»
Я уничтожил весь свет, когда простился с собой.
И от таких откровений толпы падают ниц —
От закадычных бомжей до юридических лиц.
Ноябрь в окно паранойей осенней стучится...
1998

Снова и снова

Родился ребёнок, умер старик.
Засыплю колодец, расчищу родник.
Пусть кто-то смеётся, пусть кто-то молчит.
Если очень хреново, значит, ты не убит.
Значит, всё продолжается снова и снова.
Значит, ты не убит... Снова и снова...
Ржавый гвоздь ищет дерево, а зерно жаждет мельницы.
В зоопарке аврал. Расскажи мне, кто кого наебал.
Дни пустые, казённые, рты кривые, беззубые.
Сквозь распухшие пальцы не вижу солнца свет!
Волком взвою на лампочку. Дверь закрыта на цепочку.
Батарея холодная греет и жгёт мёртвым теплом.
В девятиэтажном бараке, где живут с виду обычные люди,
Одинокие жители сходят с ума...
Затрясёт мужика с утреца, тряханёт пацана-подлеца.
Утро встретишь «скорой» вызовом. Солнце сядет с первым выстрелом.
И наутро ты будешь рвать волоса на жопе своей.
Испускать слюну во все стороны, говорить хуйню несусветную
Сдуру иль с пьяни. Да не всё ли равно — кому, зачем и когда?
И взглянут враги твои на тебя, и вдруг станет совестно всем за всех.
Первородный грех, мордобойный драйв. Для кого-то лайф — это полный кайф.
Потянулись вверх, распластались враз, и осталось только топтать-давить.
Неохота жить, страшно умирать — ну и что ж теперь, остаётся ждать
У моря погоды, у разбитых корыт, у закрытых дверей.
Будем просить тепла у огня, у весны новых песен.
А бесплодная баба будет молить у неба детей.
Завывает метель. Почернели снега.
Я проснулся в обед. Материлась тоска.
Что-то случилось. Или это приснилось?
Или это заранее предрешено?
Родился ребёнок. Сгинул старик.
Задохнулся колодец. Захлебнулся родник
И никто не смеётся, и никто молчит.
Просто очень хуёво. Просто ты не убит.
Просто ты не убит. Просто всё продолжается снова и снова.
Просто ты не убит. Снова и снова...
1997

Улицы города

Когда отступает зима,
И на смену ей приходит апрель
Красотою тёплых душевных дней,
Когда тебя ломит и рвёт на куски,
Когда ты поёшь как раненый зверь,
Когда из тебя струится ручей,
И что-то тревожно стучит внутри —
Это сердце опять начинает жить
Подобно всем тем, кто лишился тревожного сна,
Оставляя другим возможность помнить и выбирать.
Когда тебе снится война,
Напоминая собою смех,
И в небе кровавая светит луна,
И ей всё равно, кто будет жить здесь.
Пусть музыка льётся широкой рекой,
Одни любят смерть, а другие покой,
И мысли уносят куда-то вдаль,
И все горизонты равны нулю.
Крепчает рассвет, отступает холодная мгла.
И в каждом движении, в каждом жесте —
надежда на то, что всё это не зря.
Когда перестанешь жалеть
О том, что мог бы добить себя,
Услышишь голос, рванёшь за ним,
И этот голос издалека.
Усталый путник бредёт домой,
Ещё одна тыловая вша
Довольна тем, что ей завтра жить
И просыпаться к семи утра.
В бескрайних полях потеряться и не найти
Всё то, что когда-то пытался понять и в конечном итоге спасти.
Улицы города, в степь уходящие,
Чёрный уставший снег, всё настоящее.
Ветер принёс с собой и обогрел теплом,
Снова поёт земля под проливным огнём последней весны...
1998

Про море

Расходились по домам гости,
Запирали на замки двери,
Зажигали на небе звёзды,
Поступали так, как надо было.
Несмотря на катаклизмы природы,
Несмотря на озверевшее быдло,
Мы не стали пополнять некрологи,
Чтобы не было смешно и обидно.
И над этим всем яркое солнце,
И над этим всем чистое небо.
Ветер дует со стороны моря,
На котором никогда не был.
Кто сказал, что не бывает героев?
Кто сказал, что в этом нет больше смысла?
В наших снах ещё достаточно места,
В этой боли ещё полно крика.
Ты идёшь, кругом дымятся руины —
Здесь назавтра всё опять восстановят,
Но сегодня ты солдат-победитель,
И они сдадут тебе город.
2001

Талая вода

Голодные сны середины апреля — игра не на жизнь, а на смерть.
Разбитые лица, пустая неделя — вам будет на что посмотреть,
Когда из притонов полезут наружу осколки битых комет.
Ты мог бы занять своё место, но его больше нет.
Снаряды рвутся как прежде, но ты не привык отступать.
Мелодия минных полей, дорога туда, где опять
Всё продолжается снова и повторяется вновь —
Здесь миллионы считают, что это любовь.
Талая вода, первые ручьи,
Кто-то убегал в ледяной ночи.
Было, но прошло, стёрто на века,
Не осталось снов — только берега
От высохших рек и былого тепла.
От высохших рек и былого тепла...
Солдаты лезут на крыши — вся королевская рать.
На праздник Первого Мая под вечер будут стрелять.
Вчера на улице Мира в обед опять выпал снег.
Кто это видел, тот знает, что прошлого нет.
Там за стеной плачут дети, там за окном чей-то бред.
Десятилетие боли, пять героических лет.
Теперь здесь всё по-другому, и я не помню, когда
Я вдруг очнулся и понял — ты у меня одна.
Талая вода, первые ручьи,
Кто-то убегал в ледяной ночи.
Было, но прошло, стёрто на века,
Не осталось снов — только поезда
В стране железных дорог и вечного льда,
В стране железных дорог и вечного льда...
Горбатым светит могила, героям светит звезда.
Не каждый день здесь так тихо — у нас обычно война
За право быть приглашённым на праздник древних времён.
Я не понимаю, что это — явь или сон.
И пусть внутри поёт ветер, а за стеклом стучит дождь —
Я делал всё очень просто и знал, что ты всё поймёшь.
По их поганым расчётам мы облажались опять...
Не важно, кто будет помнить, важно — кто будет знать.
Талая вода, первые ручьи,
Кто-то убегал в ледяной ночи.
Было, но прошло, стёрто на века,
Не осталось снов — только провода
Гудят и зовут нас в иные места,
Туда, где нету начала и не будет конца...
2003

Между любовью и ненавистью

Одни всегда слышат голос, другие верят в свой бред.
Нам не осталось иллюзий, и ничего больше нет.
Герои наших романов застыли в мёртвой петле —
Им нелегко, но они налегке.
Сбежать от снайперской пули, поджечь мишень на спине.
Очередной гитлерюгенд огнём пройдёт по стране.
Народы будут молиться, но неизбежность морщин
Взорвёт казённые лица. Всё растает как дым.
Между небом и землёй,
Между миром и войной,
Между любовью и ненавистью.
Конспиративная совесть религиозных вождей.
Мир не замёрзнет от холода денег. Упрямые боссы заморских кровей.
Цивилизованный ужас, патриархальная жуть...
Я помню кайф, мне его никогда не вернуть.
Домой, к последнему морю, прикрыв собою закат.
Летят над зоною птицы, и самолёты летят.
Собаки чуют добычу — от нас несёт за версту,
И это новая жизнь на неизбежном посту.
Между небом и землёй,
Между миром и войной,
Между любовью и ненавистью.
2006

Шальные истины

Шальные истины на ледяном ветру.
Глухие выстрелы. Сигналы в пустоту.
Век одиночества. Кругом, который год война.
Без лишней скромности свои забудем имена.
Пустые улицы — толпа наполнит их собой.
Пусть будут счастливы все те, кто смог, в конце концов
Сбежать от глупости и сердобольной скуки.
Смотри, как тащатся, жируя, злые суки.
Не греет солнышко — немой свидетель наших дней.
Торговцы скинутся, чтобы воздвигнуть мавзолей
Своим упитанным и предприимчивым богам.
А ну-ка, шире рот да подставляй карман!
Безумных фабрик золотые купола —
Здесь так легко зимой украсть немного снега.
Непроходимая дремучая страна.
Поёт внутри меня контуженое эго...
Сгорели праздники — нам не осталось ничего,
Лишь только песенка про то, как было хорошо
В далёком будущем коммунистических седин.
Но кайф пройдёт и вновь тюрьма, ты в ней один.
Кто знает выходы, кто помнит коды, номера,
Пароль незыблемый — один на всех и навсегда:
«Живым — дорога-даль, а мертвечине — сны».
Ползёт тотальный стыд, и мы обречены
На выживание, на партизанскую войну,
На неоромантизм сквозь социальную хуйню,
Которой столько лет, что невозможно рассказать.
Мне остаётся жить, и каждый вечер наблюдать
Безумных фабрик золотые купола —
Здесь так легко зимой украсть немного снега.
Непроходимая жестокая страна.
Поёт внутри меня контуженое эго...
2006

Ничего не понимаю

Ветер в голове, в ушах космическая музыка.
Обдолбанный иду к себе домой по тихой улице.
Пытаюсь разобраться в том, что было, есть и будет:
Чужие города, где нас совсем никто не любит,
Безумный позитив от нескончаемых вибраций,
Тупые дикари и внеземных цивилизаций
Голоса. А может, это просто глюки?
Солдаты тишины и дети круговой поруки...
Я здесь давно уже ничего не понимаю.
Святые голодранцы, заводные шаромыги.
Я упустил момент — и вот вокруг одни барыги.
У нас была мечта, но здесь такие вурдалаки:
Переступи черту — и ты по горло в этой сраке.
И можно быть другим и не пинать в одни ворота,
У них опять Вьетнам, мне почему-то неохота
Воевать. И пусть молчит карга-Европа.
В родной стране роднее пропадать.
Я здесь давно уже ничего не понимаю.
Танцуя до упаду на столах и сковородках,
Взмывая в небеса на засекреченных подлодках...
Шпионы тут и там, но это ничего не значит.
Когда у нас весна, буржуазия тихо плачет.
В сакральных хит-парадах всё давно уже приелось,
Мелодии и ритмы современных герильерос.
Фашизм не пройдёт, козлы сломают себе зубы.
Я вспомнил анекдот про то, что мы уже не люди.
Я здесь давно уже ничего не понимаю.
2006

Заметать следы

Мёртвые сраму не имут — срам достаётся живым.
Клоуны в ярких одеждах пускают в глаза ослепительный дым.
Не притворяйся тёртым, лучше сыграй свою роль до конца и беги,
Если есть ещё силы бежать...
Им ничего не будет, а у нас ничего уже нет.
Тысячи разных вопросов, на которые может быть только один лишь ответ.
На границе света и тьмы, на пороге новой войны
Мы остались с тобой вдвоём, нам опять повезло —
Давай, уходя, заметать следы,
Пусть другим будет легче искать
На дорогах холодной войны,
Там, где детство проходит опять.
Новые города, новые государства,
Принудительный труд, добровольное рабство.
Неоплаченный долг. Родина просит вернуть долги — возвращай:
Кредиторы не любят ждать, они могут стереть в порошок.
Я опять испытаю шок, но привычки куда сильней,
Значит, снова придётся врать, чтобы стать немного сильней,
Чтобы крепче любить всё то, чего так не хватает здесь.
Ну а здесь не хватает огня, здесь всегда не хватает...
Остывающий мир, пучеглазые дни и недели,
Предрассудки весны — господи, как вы все надоели!
В окна стучится дождь. У верноподданных есть свой удушливый вождь,
Он разгонит тоску-печаль, вытрет слёзы и даст под зад.
Извращённая молодёжь постигает своё ремесло.
Я сжигаю военный билет — мне охота чего-то ещё.
Но по-прежнему давит грудь и порой так непросто заснуть,
Оттого что я знаю: всё могло быть по-другому!
Давай, уходя, заметать следы,
Пусть другим будет легче искать
На дорогах холодной войны,
Там, где детство проходит опять.
2002

Дождь над бензоколонкой

Тяжким грузом ложатся на плечи предрассудки грядущей войны
По стране, где прошло моё детство, дуют ветры с китайской стены
Иногда удаётся забыться, разорвать эту муть, а потом
Наблюдать, как впечатаны лица в глухомань за разбитым окном.
По глухим городам и столицам, собирая себя по кускам
Где-то там, далеко за границей, всё иначе, но тоже обман
Архитекторы славят друг друга, воспевая холодную сталь
Они строят свой рай из стекла и бетона, им давно никого здесь не жаль.
С высоты расписных компромиссов — головой на холодный асфальт
Партизанская жизнь или жизнь на колёсах.
Новый способ бороться и не уставать
Быть живым и беспечно влюблённым, вольным пахарем минных полей
Кораблём, бороздящим Аральское море, субмариной бескрайних степей.
Дождь над заброшенной бензоколонкой — вот красота нынешних дней
Осень ползёт по каналам и стройкам, не успеваю за ней
Сердце ревёт, сердце рвётся наружу — годы жадно берут своё
Время.
События.
Люди.
Шанс, что я буду ещё чего-то хотеть.
2007

Любовь и каннибализм

Заложник ядерных войн — мой наркотический век
Пришельцы и двойники, я совершаю побег.
И пусть жесток календарь, пусть чутко спят сторожа
Пусть неприступны закон и мораль — разве это хоть что-то меняет?
На горизонте сверкают зарницы, жгут эмигранты предместья столицы
В небе луна и кому-то неймётся, дай мне то, что не продаётся
Загнанный в угол слепой механизм, детство впитало постмодернизм
Мир, где всем правят любовь и каннибализм.
Вожди индейских племён, не любят выходить в свет
Знамёна и костыли, патологический бред
Так прокололись жрецы, на пропаганде мистической лжи
Так разрывала на части весна, мы расцветали на всех направлениях.
В час, когда смолкнут охрипшие пушки, заговорят мины-ловушки
Дрогнет рука, и висок рассмеётся, болью фантомной назад не вернётся
Жёсткая лирика наших картин, жизнь за забором, глухой карантин
Мир, где всем правят любовь и каннибализм.
2008

Остановите войну

Задёрни шторы и выключи свет до утра
По новостям льётся кровь — это такая игра
Соседи тоже не лучше, у них полный отбой
Пусть паханы делят мир, я останусь собой
Безликий грустный пейзаж, воспетый тысячу раз
Район «Рабочий» похож на свой сомнительный класс
И я не знаю, кто первый им всем скажет «Стой!»
Мне так хотелось, чтобы ты была рядом со мной
Над золотым миллиардом — золотая звезда
Мой блюз про то, как скрипят и орут тормоза
Свои святыни у каждой отдельной шпаны
Нас засосало по горло, теперь мы должны
Бесплатный бонус для тех, кто остался в строю
Нас обменяли вчера на тех, кто сдался в раю
Весна наступит в четверг, когда закончится дождь
Все люди братья, ты прячешь за пазухой нож
На стадионах аншлаг, в прямом эфире беда
Ты виртуальный боец, твой псевдоним пустота
Не трать мгновения на то, чтоб реставрировать сны
Когда в глаза смотрит вечность, за спиною костры
Задёрни шторы и выключи свет до утра
По новостям льётся кровь — это такая игра
Соседи тоже не лучше, хотя и могли
Но нет ни стен ни границ — мы дети этой тюрьмы
Безумцы тянут планету ко дну
Они зовут за собой... — Остановите войну!
2009

Где-то далеко...

Кажется, мир окончательно спятил, мне не угнаться за ним
Вера в царя и Иосифа Сталина — этот характер неистребим
Эта работа невыносима, ты ненавидишь её и себя
Альтернативная благотворительность вытянет соки и выжжет дотла
Где-то далеко, где-то далеко...
Вечности нет, нам досталась ответственность тупо терпеть до конца
Перебиваться по понедельникам, по выходным проверять тормоза
Рвать на себе одежду и волосы, перемещаться и переезжать
Сопротивляться по мере возможностей, не попадаться и не привыкать
Где-то далеко, где-то далеко...
В прошлом году нас косило рядами, поствисокосный синдром
Ритм, способный вызвать цунами, текст, способный поднять на погром
Что нам дала деревянная искренность, раны зажили, забылись слова
Юность выпала на девяностые, гранж как пролог, эпилогом Чечня
Где-то далеко, где-то далеко...
Кажется, мир окончательно спятил, мне не угнаться за ним
Вера в царя и Иосифа Сталина этот характер неистребим
Эта история невыносима, ты ненавидишь её и себя
Частная собственность и одиночество вытянут соки и выжгут дотла
Где-то далеко, где-то далеко...
2010

Железнодорожная

Остывало золою лето
Допылали костры пожарищ
На рывке напряглась ракета
Счётчик тихо мотает дальше
Амулеты и телогрейки
Трафареты и самокаты
Коренных извели под корень
Города и военкоматы
За окном пролетают лица, имена, адреса и явки
Поезд движется слишком быстро, потерялись, играя в прятки
Эффективные препараты возвращали назад на землю
Примитивные формы жизни, заполняли собой пространство...
Каждый день непрерывный праздник
За углом непременный подвиг
Переростки и недобитки,
Постоянные перестрелки.
Карусели и хороводы
Изощрённые фестивали
Исторические примеры
Превосходства калёной стали.
Неопознанные объекты, лабиринты для посвящённых
Это сердце томится в клетке — это осень для всех влюблённых
Это новые мизантропы смотрят в будущее с надеждой
Наши ангелы под наркозом — эта музыка будет вечной!
2010

Джейн Доу

Спой мне, странную песню спой мне
Про то, как накрыло, про то, как сначала рыдала, а после выла
Поздно, когда разорвало на части, стало поздно думать
Ветер давно гуляет в поле...
Там, где праздник, урожайный век на лихих подонков
Что ты хочешь? Наполняй стакан, заводи шарманку
Будут танцы, я тебя приглашу на белый танец. Вера
Знаешь, я давно забыл имена и лица...
Хочешь, я тебе расскажу, что я видел этой ночью в небе
Город крепко спал, за спиной соседи тоже спали
Им хотелось быть как другие люди. Их так много
Научи меня уживаться с ними
Я не знаю, отчего караваны ползут на север
Контрабанда. Мы давно все одна большая банда
Нас найдут, здесь у каждого есть глаза и уши
Нас найдут, хоровод тебя всё равно задушит
2007

Голоса и огни

Голоса и огни. Распродажа имён
Чудо-калейдоскоп не придётся вращать
От начала времён до конца всех племён
Отставной генерал не устаёт удивлять.
Анекдот с щетиной про казённую масть
Про собачью чушь, про бездарные дни
Чёрно-белый угар, мировых контрибуций
Пожар в головах не даёт им покоя.
Колоссальный урон дней окопной возни
Мемуары бойцов неприлично в цене
У священных коров ещё всё впереди
Они ловят свой кайф и моделируют сны.
В море сказанных слов тонет всякая жизнь
И хоть падай, хоть стой — всё одно пустота
Ритмы наших сердец, барабаны любви
Заводной свистопляске не видно конца.
Реставрация тел, ампутация лиц
Под хиты прошлых лет гонят зомби к реке
Через серый террор, коридоры
Немой приговор для всех нас
Красота или смерть, что мы делаем здесь?
Пусть дымится асфальт, пусть кричат зеркала
Космодром Байконур — Новый Иерусалим
Корабли улетают, пронзив небеса...
2009

Небо

Отсыревшие стены, потолок, не похожий на небо.
Воздух пахнет пластмассой. За разбитым окном ничего не видно.
Ночью населению снятся кошмарные сны-сериалы.
Звёзды — они тоже потеют и падают вниз головою.
Утром всем вам снова идти на работу надо...
Без выходных, без права на отдых и без передышки.
Люди — они как корабли, и у каждого свой порт приписки.
Годы, словно черви, ползут, зарывая воспоминанья в землю.
Перегноем наполним карманы. У переправы вспомним
Тех, кто стал тишиной в озверевшем поле...
Детство —
Оно было таким,
Что теперь не расскажешь нынешним сукам, —
Никто не поверит, да и кому это надо...
Фото,
На котором тебе три года,
А рядом мама — помнишь?
Ну, скажи хоть слово, а лучше молчи — так надо.
Школа —
Десять лет от звонка до звонка
И последний был как сигнал,
Что тебя уже пнули под жопу — иди да гуляй
Вволю
На широком раздолье
И все горизонты казались рядом,
И даже нашёлся тот, кто стал тебе братом...
НЕБО — ОНИ ЛИНЧЕВАЛИ НЕБО
Глупо
Рассуждать на тему
Жив рок-н-ролл или нет — мне похуй
И от этого чуть легче жить, не загружаясь
Дальше,
Наблюдая за тем, как одни делят бабки,
А другие верят
В то, что можно что-то вернуть назад...
И мне больно видеть
Эту пьянь, эту срань, эти скучные лица народа
Рядом, каждый день,
Понимая, что им уже не проснуться...
Поздно
Говорить о любви
После тысячи лет беззаветного срама,
Поклоняясь дряни, восставшей из чёрного праха.
НЕБО — ОНИ ЛИНЧЕВАЛИ НЕБО
Где-то
На далёкой планете,
Наверное, есть ещё тот, кто помнит
Времена, от которых здесь ничего не осталось.
Жалко —
Хотя хули жалеть, да и ради чего,
Если так получилось,
Что в конечном итоге себя наебали сами.
Плачем,
Иногда даже стонем, а если имеем наглость,
То просим,
Потому что силой такого не забирают, —
Счастья,
Каждый хочет себе непременного счастья —
Конечно же, даром,
Но дело в том, что такого здесь никогда не бывало.
НЕБО — ЗДЕСЬ ВСЕГДА ЛИНЧЕВАЛИ НЕБО
Правда —
Она либо есть, либо нет —
Привыкай оставаться целым,
Несмотря ни на что, пусть воют злые собаки,
Помни:
Здесь не всё продаётся, но всё имеет цену.
Завтра
Нам с тобою уже никто не поверит.
Завтра утром
Кто-то будет греться, а кто-то мёрзнуть,
Но всё напрасно: вечер смоет краски с холста —
И останутся только пятна.
В хороводе валькирий,
Ты будешь кружиться в свободном падении,
Потому что нет сил больше смотреть на то, как
...небо...
СМОТРЕТЬ, КАК ЛИНЧУЮТ НЕБО...
Ветер
Растрепал волоса,
Проветрил мозги и очистил душу.
От былых иллюзий уже ничего не осталось.
Песни —
Это радиоволны,
Сигналы SOS во все концы света —
Летят позывные в холодном эфире цивилизаций.
Но иные миры не решат вмешаться — они пройдут мимо —
И останемся наедине с собой в этой выгребной яме.
Превратили планету в сплошную рану — и стали солью...
Но почему нам везёт, почему нам ещё остаётся небо?
НЕБО, ЕЩЁ ОСТАЁТСЯ НЕБО...
1999

* * *

Археология геополитики
Мы лишь наследники состояния
Проводники и огнепоклонники
Ждут фестивалей солнцестояния.
Сходят с ума в одиночку и группами
Тоже подвержены вымиранию
Бедные тратят жизни и доллары
На наркоту и воспоминания.
Лезут на стены от скуки и сытости
Дохнут в сетях социального хаоса
Без тормозов и намёков на прошлое
Живы заветы лысого да́оса...
Экологически чистая молодость
Злая стерильность недосыпания
Это бессонница, ваше величество,
Верная спутница тех, кто в изгнании.
Нет больше Родины, нет аппетита
Кончился джаз, мы не ждём перемен
Ф. И. О. в паспорте — Иосип Броз Тито
Место прописки — штат Карфаген.
Археология геополитики...
2012

Весь этот рейв

Ток в проводах. Мир электричества так уж устроен
Звуки гитар, холод эфира и нерушимость
Наших границ, роскошь комфорта небезопасна
Стёртый до дыр, затасканный свитер классики жанра
Без перспектив, падают цены на рынке иллюзий
Ты всё летишь и под тобой дома и люди
Сколько ещё будет глумиться холодный ветер
Русский шансон — вера в «гоп-стоп» и так каждый вечер
Время пришло — хватит чесать зажившие раны
Нам повезло. Сразу по крупному и без обмана
Белый билет, пропуск к сокровищам этого ада
Вечный онлайн и больше уже ничего не надо
Падает снег, он растает без объяснений
Каменный век, запах пещер и подземелий
Тлеет трава, плечи готовы осилить ношу
Песня моя может кусаться и корчить рожу
Гетто на всех. Общая камера под наблюденьем
Это не грех, каждый второй под подозреньем
Что нам терять, если долги не по карману
Взять и уйти в сладкий покой дешёвой нирваны
Не опоздать, не оглянуться и не заметить
Взять и проспать час, когда вырастут новые дети
Слышишь шаги — кто-то крадётся и дышит в спину
Пуля в висок — так иногда поступают мужчины
Вещие рвы. Нас не затянет трясина
Хватит весны, свобода невыносима
Вот моя плоть, ты можешь придумать пепел
Ночью во сне снова увидеть Север
Гнать напролом по бездорожью столпотворений
Слышится звон, галлюцинации от повторений
Нет никому ни до кого никакого дела
Все как один молча умрём в борьбе за это
Раненый мир. Нам больше уже ничего не надо
Чувствовать ритм и ещё немного себя солдатом
Весь этот рэйв был обречён к утру заткнуться
Они покричат и, как всегда, разойдутся
2012

Проза зимы

Страшно далёк от тревог и забот народа
Полный вперёд — эти реки не знают брода
Пепел и снег — по следам нас найдут Чужие
Спят на посту непреступные часовые
Завтра в поход, послезавтра в расход — всё снова
Автопилот, расскажи мне на что похожа
Трезвая жизнь в окружении прозрачных стёкол
Сто хиросим, я всегда выбираю осень
Там, где нас нет, там, где мы будем
Скользкий рассвет, красота озверевших будней
Тонкая нить рвётся, но всё это снится
Знаю, что мне вряд ли уже остановиться
Призраки тех, кто когда-то пел за всё поколение
Первый отдел, признаки жизни и вырождения
Терпи, невыносим общежитий шорох...
Шум площадей, ненасытные просят хлеба
Всё для людей — потолок до самого неба
Улицы ждут откровений новых пророков
Ближний Восток в переполненных спальных районах
Ваша взяла, я ошибся — жизнь не искусство
Рвать паруса, наполнять дыханием чувства
Проза зимы, серость в пределах нормы
Из пустоты в холод порядка и униформы
Так повелось — ближе своя рубаха к телу
Родина-кровь будет сосать и требовать смену
Беги, пока они любят себе подобных...
2011

* * *

Мне довелось пожить в эпоху перемен
И наблюдать стремительный закат империй
Переселение народов, пир червей
Я вырабатывал свой собственный критерий
Без веры в чудеса вершили самосуд
Клинические псы больного ренессанса
Я не считал своих побед, провалов и заслуг
А просто растворялся в ритме танца
Месили сапоги густую грязь
И превращались километры в годы
Ты в этом городе когда-то родилась
Тебя вскормили молоком своим заводы
Над метрополией который день дожди
Тоска сменяет грусть, невыносимо сыро
Сегодня пятница — напьются мужики
Господь с тобой, родная Палестина
Нам повезёт опять, в который раз
Мы вырвем жизнь из цепких лап старухи
FM-диапазон — шансон накроет нас
Кругом следы бессилья и разрухи
2012

Побег

Я сбежал от ежедневной пытки
И покинул трезвые края
Только чувствую — за мной идёт погоня
Мир не хочет отпускать меня
Миллион различных оправданий
Километры файлов и страниц
Бесполезность нудных ожиданий
Белый кафель городских больниц
Суета ползучих откровений
Бизнес на крови твоих святых
Приступы хронических сомнений
Карма — быть своим среди чужих...
Да лучше наглотаться всякой дряни
Положить на тот и этот свет
Сто шестьдесят голодных бультерьеров
Взяли окровавленный мой след
1996, 2012

* * *

Магнитик города Шахты,
Подаренный другом Лёхой,
Коллекция приключений —
С утра, как всегда, влюблённый.
Прибитый гвоздями к небу,
Распятый на дне канавы
Счастливый неандерталец,
Познавший прелесть халявы.
Уехал сосед в столицу
На поезде атаманском,^*
Гонимый нуждой и ветром,
За длинным рублём кацапским.
Ты утром пьёшь крепкий кофе,
Сдираешь с лица паутину,
Идёшь в ненавистный офис
Изображать скотину.
Вот так и проходит лето,
Бессмысленно, беспощадно.
Мы бьёмся об эти стены,
От нас остаются пятна.
Я Феникс — крыло из пепла,
Мне жить лишь одной заботой...
Магнитик города Шахты,
Подаренный другом Лёхой...
^* Скорый поезд № 99/100 сообщением Москва — Ростов.
2012

* * *

У нас ничего не вышло
Впрочем, как и у многих
Пришедших на смену ветру
Обломавшихся на эпохе
Зарытых в сырую землю
Увязших в трясине будней
Калёным железом выжги
Иллюзию слова «люди»
Костры — это снова книги
Освещают дорогу зрячим
Барабаны зовут к истокам
Отчего мы так часто плачем?
Заедая собачьим воем
Запивая вороньим криком
Наши деды ходили строем
Между Азией и Берлином
Их вожди задохнулись, раздувая пожар —
Империя наносит ответный удар
Пилигримы свободы
Не считали чужие жизни
Отравляя колодцы
Обещая молиться за всех
Весна за полярным адом
Беломором и Магаданом
Это древние злые боги
К нам опять повернулись задом
Разрывными стреляет утро
По мишеням и экспонатам
По хроническим добровольцам
По запуганным и распятым
Крепостные писали письма
И желали отмены рабства
Мы бежали от гуманизма
Нас сожрало большое блядство
Господа миротворцы терпят полный провал —
Империя наносит ответный удар
И чем дальше — тем больше
И чем выше — тем круче
Мы учились прощать
И любили друг друга мучить
Когда кончатся деньги и исчезнет бумага
Когда многим из нас уже ничего здесь будет не надо
Так приходят упадок, запустенье и скука
Не найдёт себе места предрассветная сука
Только цифры и факты, только баксы и фунты
Это Родина монстров, нас накроют собою гунны
Время тешит надеждой — капитанов ждёт бал!
Империя наносит ответный удар
2012

Чёрная месса

В Париже дожди. Бульварная пресса
Тошнит от вина, и я еле терплю
Здесь вчера вспоминали фанатика Гесса
В привилегированном узком кругу.
Буржуазная сыпь, правда среднего класса
Хищные тени белых ночей
Это Санкт-Петербург ужаснулся гримасой
Это стал твой район «улицей Минных полей».
Всем не хватит воды на халяву напиться
Задуши свою жажду, пристрели аппетит
Над Дамаском всю ночь кружили чёрные птицы
Иногда у меня нигде ничего не болит.
Суеверные псы ритуального скотства
Быт расстрельных команд, жизнь семьи палача
Темнота этих душ не приемлет уродства
Как и сто лет назад мир спасёт красота
Либеральный фашизм, активисты фастфуда
Нам придётся подохнуть в этом циничном раю
Миллионы пройдут и проложат дорогу
По которой другие, возможно, куда-то придут
А пока тают льды и меняется климат
Нефтяные прыщи на изъеденном солью лице
Мы готовы страдать за любовь и науку
И не думать о том, что ждёт нас в самом конце.
Нас никто не найдёт и не будет погони
Дорогих спецэффектов, хэппи-энда и сцен
Мы снимали кино, нарушали законы
И не ждали от вас никаких перемен
Так не думай о том, чем кончается ветер
Что приходит на смену нашим с тобой временам
Мне вчера сообщили: ещё один конченый гений
Не смог удержаться и сорвал свой стоп-кран.
Берегись городов! Косоглазые бабы
В урожайные дни не щадят никого
Обходи стороной сходняки и парады
Привыкай оставаться «человеком в пальто».
В Париже дожди. Бульварная пресса
Тошнит от вина, и я еле терплю
В этом доме всю ночь шла чёрная месса
В привилегированном узком кругу...
????