Интервью с Ерменом Анти (Влад Шакин, 29.03.2018)

Влад Шакин провел очень долгую и содержательную беседу с Ерменом Анти. В интервью — размышления Ермена о поэтах и поэзии, а также о проблеме информационного шума в современном мире.

Ермен Анти рассказывал о причинах выбора панк-рока в качестве своей стилистики, а также своём отношении к СССР.

Влад: Вы пишите больше стихов или всё-таки песен?

Ермен: В последний год больше стихов, причем значительно. Мне сейчас больше нравится стихами заниматься, в них мне больше удаётся выразить. А песни тоже есть: мы уже готовы объявить краудфандинг по сбору средств на запись новой пластинки «Адаптации». Это будет новая программа, то есть с момента выхода «Цинги» в 2015 году. Материал есть, надо просто всё это нормально записать. Я думаю, к осени мы представим новую пластинку.

Влад: Какой состав примет участие в записи альбома?

Ермен: Вадим Курылёв, Ибрагим Джинибеков, Павел Борисов. То есть наш концертный состав. Возможно, будем ещё приглашать музыкантов. Сергей Летов обязательно примет участие в альбоме, Владимир Носырев — это наш звукорежиссер и клавишник.

Влад: Почему Вы выражаете себя через поэтическое творчество — стихи или песни — а не через прозу?

Ермен: Проза- это немного другое, другой подход к делу. Нужно быть более усидчивым, более «серьёзным». На мой взгляд, стихи и песни позволяют себя чувствовать легче и свободнее. А то, что у меня сейчас больше стихов пишется — наверное, такой период наступил. Были времена, когда я вообще их не писал. Я помню, в середине девяностых сочинил около десяти стихотворений, а потом резко бросил это дело. Я никогда особо не интересовался поэзией, чужие стихи меня не волновали и не вызывали какой-то особый интерес. А тут последние несколько лет как-то стали появляться тексты. Я их потихоньку стал читать на концертах и у людей возник интерес. Потом я сделал проект «3 °F Project», где я читаю стихи в сопровождении авангардной музыки. Её играют Сергей Летов и Вадим Курылёв — это даже правильнее назвать не музыкой, а музыкальной импровизацией. А сейчас у меня готов первый сборник стихов «Смерть современного искусства», в ближайшие месяц-два книжка выйдет. И меня уже даже начали куда-то приглашать без гитары, просто со стихами.

Влад: То есть как поэта?

Ермен: Ну, «поэт» — это слишком громко сказано. Я согласен с Леонардом Коэном, который как-то сказал, что поэт — это очень объемное слово, которое очень много в себя вмещает. Поэтом человека можно называть после его смерти, когда потомки оценят был ли он поэтом или нет. Мне часто доводилось видеть таких, которые называли себя поэтами и читали какой-то бред и чушь, на мой взгляд. Поэтому, я себя поэтом никогда не называю и когда выступаю где-то, то всегда как «панк-поэт». Так я немного абстрагируюсь.

Влад: Вот, пишется текст. Как Вы понимаете, что будет стихом, а что песней? Это идет изнутри или же дальше как пойдёт?

Ермен: Песня — это, конечно, что-то изнутри. Когда возникает порыв. По-разному может писаться. Иногда это может быть какой-то ритмический гитарный ход, рифф. Или просто барабанный ритм, который тебе интересен, и ты на него начитываешь, камлаешь. Бывает, рождается какая-то строчка, и с этой первой строчки ты наигрываешь готовую песню буквально за 10–15 минут. А какие-то песни пишутся месяц-два, потому что я очень придирчиво отношусь к словам. Для меня только когда каждое слово в песне встанет на своё место, когда я буду ощущать, что всё, песня готова — только тогда я начинаю эту песню кому-то петь и показывать. Пока такого момента не происходит, я не считаю песню рожденной.

Со стихами немного проще. Какой-то стих я могу написать, например, на какое-то определенное событие. Если что-то произвело на меня впечатление, что-то разозлило или наоборот — обрадовало. Тогда я могу специально взяться, напрячься и написать. Так что поэзия — это немножко другое. Поэтому я и разграничиваю то, что для меня является поэзией прямого действия — так я называю свои стихи — и, например, творчество группы «Адаптация».

Влад: Вы говорите, что пишите стихи на какие-то произошедшие события. Планируете ли Вы, чтобы после Вашего ухода Ваше творчество жило?

Ермен: Нет никакой установки попасть в вечность. Когда человек уходит, ему уже нет никакой разницы, остаются эти стихи для потомков или нет. От человека зависит только насколько он был искренен, насколько он был мастер, насколько он умел это делать. Потому что стихи нужно уметь писать. Я не считаю себя большим докой в написании стихов, но я знаю, как не надо писать. И знаю, как надо писать — когда стих готов и он работает хорошо. Последние пару-тройку лет мне довелось участвовать во всяких поэтических тусовках, и люди стали присылать мне какие-то свои тексты. В большинстве своём это какой-то дичайший хлам! Но, недавно я в Питере читал стихи: меня пригласили молодые ребята, пацаны по 20–25 лет. Я их слушал — это было очень круто! Они отлично владеют словом и ритмом. Они очень конкретно пишут о тех вещах, которые сейчас происходят в мире, в их жизни, в России.

Влад: Какая поэзия для Вас ближе?

Ермен: Та поэзия, которая вызывает во мне какие-то чувства. Но, так как я мало читаю чужих стихов, в основном, я с ними знакомлюсь вот на таких поэтических вечерах. Есть люди, которые умеют писать. Но сейчас времена, когда поэзия в топе: мне доводилось присутствовать на вечерах, когда какие-то ребята читали, а в зале сидела слишком навороченная публика! Какие-то девочки, всё это было как-то по-эстетски, чересчур по салонному. Моя поэзия не такая, она не подразумевает салонности и эстетизма. Моя поэзия — это в первую очередь голос улиц. Я хочу быть понятным для тех людей, которые живут здесь и сейчас.

Влад: Актуальность социальных стихов для одной эпохи — возможна ли она для другой?

Ермен: Конечно. Тем более, в наше времена. Сейчас Россия переживает пик нарастающего милитаризма в обществе. И в Америке то же самое происходит. Поэтому, антивоенные стихи и песни конца шестидесятых годов, движение хиппи, Вудсток — они очень актуальны сейчас.

Влад: Общество когда-нибудь будет другим? Или мы все идём по спирали — движемся, движемся, и всегда попадаем в ту же самую точку?

Ермен: Общество меняется из-за каких-то других векторов. Сами люди, возможно, нет. Но общество меняется в силу развитие технологий, научно-технического прогресса и прочих вещей. Я даже думаю, что поколение наших детей — они уже немножко другие. Может быть из-за того, что они уже в другой стране выросли и при других условиях. Но у них мышление уже немножко другое. И загружены они сильнее, чем мы в их возрасте.

Влад: В чём состоит эта загруженность?

Ермен: Я думаю, всё дело в интернете и обилии информации, больше ничего особо не изменилось. Недавно я рассказывал интересную историю. Мы с барабанщиком возвращались с Алма-Аты, с нами в купе, напротив нас, сидели две женщины, лет на десять старше меня. Они говорили по-казахски и одна сказала такую вещь. Ей бабушка рассказывала, что конец света наступит тогда, когда люди станут платить за воду, и когда ни у кого, ни на что не будет хватать времени. Я вмешался в разговор и спрашиваю: «У вас тоже не хватает времени»? Они ответили, что ещё лет пять назад хватало, но сейчас нет. Я для себя попытался проанализировать: почему, что изменилось? Да, я — музыкант, я постоянно езжу по гастролям, встречаю и вижу много разных людей, у меня может не хватать времени. Но это были простые женщины, обычные обыватели. Что изменилось за эти пять лет? Только то, что стало больше интернета, больше информации, больше мобильности. Вот именно это убивает время.

Влад: Информацию просто некогда перерабатывать? Или в чём дело?

Ермен: Люди не могут работать с информацией. Информация для кого-то становится силой, но для кого-то болезнью и проблемой. Есть люди, которые по два-три часа в день отдают инстаграмму, перелистывая фотографии незнакомых людей. Просто задаром прожигают жизнь. Но, в то же время, сейчас через интернет можно получать образование, смотреть музейные экспозиции, фильмы, слушать интересную музыку, что-то для себя находить. Для кого-то интернет — оружие, а для кого-то — большая беда. Есть очень много людей, которые хвастаются, что у них нет дома телевизора, «зомбоящика». Но я смотрю на них — они ещё сильнее зомби, они просто интернет превратили в телевизор.

Влад: У Вас выходит книжка «Смерть современного искусства». Не будет ли она издаваться в аудио-варианте? Сейчас аудио-формат поэзии очень актуален.

Ермен: Сейчас стихи существуют в виде записей с концертов, в основном это видео. Аудио-вариант я, скорее всего, запишу, он появится в ближайшее время. Другой вопрос в том, как это преподать? Есть некоторые идеи. Например, попытаться сделать, чтобы был какой-то фон музыкальный, а не просто начитка стихов. Мы сейчас с одним электронщиком из Екатеринбурга работаем, чтобы он это сделал. Я хочу записать всю программу «Смерть современного искусства» — это тридцать текстов, там есть определенный концептуальный порядок. Если же ничего этого не выйдет, то у меня есть студия, где меня ждут, и я всё запишу там. Я думаю, до того момента как выйдет книга — а презентации будут в мае — я весь этот сборник начитаю, и мы его издадим. В интернете он будет точно, сейчас просто встал вопрос формы. Нужна ли она, форма, к этим стихам? Вот для тебя, ты как считаешь? Или тебе достаточно того, как ты слышал на вечере поэзии?

Влад: Мне достаточно. Как человек, который всё воспринимает в формате аудио, скажу так: шум будет отвлекать. И ещё я буду думать «так, а вот здесь вот музыка подходит? А здесь она классно сделана или нет?»

Ермен: То есть ты готов взять и прослушать тридцать текстов? Если это отнимет у тебя 20–25 минут?

Влад: Я без проблем слушаю поэтические аудио, идущие и по три часа: поэмы, концерты. Также можно слушать с остановкой: чуть-чуть прослушал, осмыслил, ещё чуть-чуть прослушал, осмыслил. У меня так получилось с аудиосборником Бориса Рыжего, его собрание сочинений длится семь часов звучания.

Ермен: Хорошо, надо будет сделать. Сборник уже готов, и я думаю, когда выйдет моя книга, обязательно нужно, чтобы эти стихи были в аудиоформате.

Влад: Хотели бы Вы написать прозу? Именно книгу, с сюжетом?

Ермен: Да, у меня есть такая мысль. Сборник рассказов о жизни в провинции в девяностые-нулевые годы. Мне было бы интересно сохранить какие-то имена людей, какие-то вещи, которые скоро забудутся и уйдут. У меня такая жизнь, что я не могу остановиться, постоянно нахожусь в движении. Но когда-нибудь я скажу: «Стоп», — и не захочу больше никуда ехать и играть концерты. Тогда и сяду писать. Я могу писать и, думаю, у меня получится неплохо. Главное найти время и хорошо подготовиться.

Влад: Почему Вы изначально выбрали именно форму панк-рока?

Ермен: Во-первых, я эту музыку очень сильно любил. Хотя история музыки для меня началась с пластинки «Радио Африка» группы «Аквариум». Я её купил в 88-м году в магазине города Актюбинска, и с тех пор мир для меня стал резко меняться. Потом был питерский рок, сибирский рок. Но в какой-то момент я пришел к панку: Гражданская Оборона, Sex Pistols, Clash. Это было то поле, та энергетика, тот импульс, которые меня очень задели, и я захотел делать что-то подобное. К тому же — очень немаловажный момент — в то время мы не имели никакой технической базы. У нас не было ни дорогих инструментов, ни аппаратуры и возможности нормально записываться. Но панк-рок — это как раз та музыка, в которой это не обязательно. И сильного уровня энергии можно достигать, не имея хороших инструментов и хорошей аппаратуры. И можно не делать записей хорошего качества, но при этом доносить то, что ты хочешь донести. В дальнейшем мы ушли от того панка, который считается классическим. Но люди до сих пор любят сравнивать. Например, кто-то говорит, что мы были под влиянием «Гражданской Обороны». Кстати, сам Летов не считал (мы играли совместные концерты), что «Адаптация» косит под «Гражданскую Оборону».

Влад: Почему сравнивают именно с «Гражданской Обороной»?

Ермен: Наш альбом «Колесо истории» похож на раннего Летова. Мы любили ГО, слушали. Это одна из лучших групп, которые были на тот момент. Интересная для нас, энергетически очень мощная. В 92-м году, когда я собрал группу, «Алиса» и «ДДТ» играли немного другие вещи. То есть мы жили в одном мире, а они — в другом.

Влад: Песня «Бурлаки и добровольцы», вышедшая в начале 2016 года. Она отражает Актюбинск 90-х годов? Или это всё-таки обобщённый образ?

Ермен: Обобщенный. В России и в Казахстане, к сожалению, очень мало городов, которые имели бы своё лицо. В основном, они все одинаковые. С одинаковой архитектурой, с одинаковыми людьми, с одинаковыми проблемами. В 90-х годах в Актюбинске мы столкнулись с тем же, с чем столкнулись большинство городов бывшего Советского Союза: разруха, беспредел и дикая переоценка ценностей у людей.

Влад: Вам тогда было около восемнадцати. Как вы эту переоценку проходили? Может быть был какой-то надлом?

Ермен: Я очень сильно переживал. Это пространство, которое называлось СССР, разрушилось. Мне было тяжело к этому привыкнуть. К тому, что Россия, Украина стали чужими государствами. Я был воспитан в коммунистической семье в духе интернационализма. Я воспринимал, что мы одна страна, один народ, братья. А тут все резко стали делиться. А потом и Чечня началась. Для меня это было очень тяжело. Но сейчас я это уже пережил и, можно сказать, убил в себе СССР. Понимаю, что обратной дороги уже нет. Надо идти вперед и смотреть в будущее. Пусть тот опыт был интересен, но он был во многом неудачен. Хотя и положительные моменты были: бесплатное образование, медицинское обслуживание, творческий подход к мирозданию, например, лётчиком или космонавтом было быть престижнее, чем банкиром или торговцем

Влад: Я ребенок конца ХХ века и СССР не застал ни каким боком. Но среди людей моего поколения есть действительно уважительное отношение к Союзу. С чем это может быть связано? Ведь нас там не было!

Ермен: Я могу сказать на примере своих детей, которые постоянно спрашивают о СССР. Очень интересный момент: они воспринимают эту страну как фантастику или сказку. Им очень тяжело понять, что в той стране деньги были не главным. Они очень удивляются рассказам о том, что-то было нельзя, или о дефиците. Почему интерес у вашего поколения? Возможно потому, что вам не нравится что-то, что происходит сейчас. И вы пытаетесь найти ответы, ищите другой вариант устройства мира и общества. Возможно, вы находите какие-то положительные моменты в прошлом, пусть не живя там, но слыша или читая об этом.

Влад: Много на концертах аудитории моего возраста (19 лет)?

Ермен: После выхода альбома «Radio Resistance» молодых стало больше. Хочется верить, что это сработало — то есть эти альбомы ещё и для молодого поколения записывались, чтоб они услышали песни, написанные в девяностых-нулевых. Если есть молодые на концерте — это показатель, что группа актуальна и живёт. Мне не хотелось бы петь только для своих ровесников.

Влад: Изменился состав, и группа стала питерская. Но вы сами не переехали?

Ермен: Я не собирался переезжать и перевозить в Питер семью. Я поехал туда заниматься музыкой, а ни в коем случае не решением бытовых проблем. На этом погорело много людей, которые перебрались в Питер играть музыку, но в конце концов с утра до вечера пропадают на работе. Мне проще сесть в поезд, приехать в Питер, побыть там две недели, сделать все дела и вернуться назад.

Влад: Питер есть и остаётся рок-н-рольным городом?

Ермен: Да, на мой взгляд это самый атмосферный город. Я долго «шёл» к этому городу. К тому, чтобы его понять. Раньше (девяностые-нулевые) мне Москва больше нравилась, а сейчас Питер — один из моих самых любимых городов, на уровне с Берлином и Алма-Атой.

Влад: Творческие планы на этот год — выпуск книги и запись альбома?

Ермен: Книга не относится к планам, она уже готова. Осталось уже какие-то технические вещи сделать. Она будет называться «Так горит степь». Там будет сборник текстов песен группы «Адаптация», гораздо больший, чем в книге «Мой город будет стоять». И заканчиваться книга будет поэтическим сборником «Смерть современного искусства» — тридцать стихотворений. А альбом — это да, это основное, что я хотел бы сделать в этом году. Ещё у нас будет Европейский тур, который затронет пять стран. Москва, Питер, Рига, Берлин, Тулуза, потом ещё несколько концертов по Франции и в Финляндии всё должно закончиться. Это будет совместный тур с Электропартизанами, но с одним составом музыкантов (барабанщик Ибрагим Джинибеков, Павел Борисов на басу). То есть всё зависит кто будет петь: я или Вадим Курылёв. Но это наша обычная концертная практика, тут ни о какой конкуренции или неудобстве речь не идёт. Например, наш первый визит в Москву в 1996 году: нас было пять человек и это было три группы. В группе «Белканов-бэнд» я играл на соло-гитаре, в группе «Муха» я барабанил, а в «Адаптации» я пел. Это называлось «Актюбинский панк-клуб в гостях у московских друзей»

Источник:

https://vk.com/@bardrockmusic-intervu-s-ermenom-anti-chast-1
https://vk.com/@bardrockmusic-intervu-s-ermenom-anti-chast-2